Шрифт:
– Маме я думаю купить красивую хрустальную вазу. Она любит посуду. А вот что купить отцу - не знаю. Что ты посоветовал бы?
– опрашивал он у Николая.
– Для матери я купил бы хорошую шерстяную кофточку, а отцу - пыжиковую шапку, - посоветовал Николай.
– Пойдем вечером, побродим по магазинам. Поможешь мне выбрать подарки, - попросил Василий.
За вечер обошли несколько магазинов. Ефросинье Петровне купили теплую цигейковую безрукавку, отороченную белым мехом, а Ивану Даниловичу фетровые сапоги.
– Ты все-таки не хочешь ехать со мной? Напрасно, - сказал Василий.
Николай глянул на него и вздохнул.
– Ты же понимаешь, что мне тяжело будет там
– Проверишь еще сам.
– Что проверять? И так все ясно. А тебя прошу, зайди к Марье Васильевне, выясни все подробно. Сделаешь?
– Конечно, сделаю.
– И сразу напишешь мне.
– Напишу. А может, все-таки поедем? Обрадовал бы моих стариков! Поедем! Не пожалеешь. Помнишь, в прошлом году ты тоже долго колебался. А поехал - не жалел, - настойчиво уговаривал Василий. Он понимал, что друга надо отвлечь от мыслей о Даше, дать ему хоть немножко забыться.
– Нет, Вася, не поеду я, - ответил Николай.
– Ну, смотри сам. Надумаешь - приезжай. У нас в доме всегда будут рады тебе.
Сдав последний экзамен, Василий уехал ночным поездом. Николай остался один. Он составил себе план, как проведет зимние каникулы: почитает кое-что, каждый день будет ходить на каток.
Когда уехал Василий, а следом за ним товарищи по общежитию, Николая охватило чувство одиночества. Пугала тишина обезлюдевшего вдруг общежития. Изводила тоска по Даше - она не выходила из головы, все время стояла перед глазами.
Сунув руки в карманы, он долго шагал по комнате, потом уходил и до позднего вечера бродил по Москве, лишь бы не быть наедине с собой.
Никогда он не чувствовал еще себя таким одиноким. Ругал себя за то, что написал Даше грубое письмо, что послушал ее и уехал со стройки на учебу. Уже на второй день после отъезда Василия он жалел, что не поехал с ним. Хотелось хотя бы издали увидеть Дашу, объясниться с нею. С каждым днем его все больше тянуло туда, где жила она. С нетерпением он ожидал письмо от Василия и был твердо убежден, - тот обязательно напишет, что произошло какое-то недоразумение. Даша по-прежнему любит и ждет его. Но писем от Василия не было.
На пятый день Николай уехал в Лесогорск.
Тороповы, как и в прошлом году, встретили его радушно, хотя были немало удивлены, когда он в полночь постучался к ним в дом.
– Вот и хорошо, что приехал, - сказал Василий после ужина, когда они вдвоем остались в комнате.- Я сделал все, что мог. Но о Даше никто ничего не знает. Строительные работы на заводе свернуты.
На другой день после завтрака Николай отправился на поиски Даши. Решил пойти к ней домой. Шел и волновался, как летом, когда спешил на первое свидание. У двора вдруг заколебался: заговорило оскорбленное самолюбие. С минуту задержался у калитки, где когда-то до утра простаивал с Дашей. Решительно махнув рукой, он вошел во двор, постучал в дверь коридорчика. Вышла пожилая женщина, закутанная в белый шерстяной платок, пригласила Николая в дом.
– Вы будете Марья Васильевна?
– спросил он, присматриваясь к лицу незнакомой женщины.
– Нет, голубчик. Меня зовут Натальей Ивановной, - ответила женщина, в свою очередь рассматривая незнакомого молодого человека. Из соседней комнаты к ней подошла девочка лет десяти, прильнула к матери, не сводя любопытных глаз с Николая
– Где же Марья Васильевна?
– Вы о Нефедовой? Не знаю, голубчик. Она уехала вместе с семьей. Дом-то мы купили у нее.
– Не знаете, куда она уехала?
– Бог ее ведает. Не сказала.
– И давно уехали?
– С неделю.
Николай тяжело вздохнул. Значит, все произошло так, как писала Марья Васильевна. Тоска снова больно защемила сердце.
– У Марьи Васильевны была дочь, вернее, падчерица Даша Ракитина. Она тоже с нею уехала?
– спросил Николай.
– Даша? Не знаю такой. У Нефедовой было две дочери, это я помню. Одну звали Натальей, другую Любой. Они уехали с нею. А насчет Даши - ничего не знаю. Да, постойте, Нефедова перед отъездом просила меня: если будут письма из Москвы - не брать их у почтальона. Вспомнила! Третья ее дочка, или падчерица, - говорила Марья Васильевна, вышла замуж и уехала, - сказала женщина.
– Да вы садитесь.
– Спасибо. Я пойду, - упавшим голосом проговорил Николай. И снова подумал, что нет никакого недоразумения. Даша для него потеряна навсегда. Вот здесь она родилась и выросла.
– А не говорила Марья Васильевна, куда уехала Даша?
– Нет, не говорила.
Николай посмотрел через раскрытую дверь в горенку. На стене над комодом висела еловая веточка с пятью красивыми шишками. Это единственное, что осталось от Даши.
– Наталья Ивановна, я попрошу у вас вот эти еловые шишки.
– Николай указал рукой.