В поле зрения попадается дипломат, принесенный с собой Дознавателем, он выудил оттуда карту ДТП, прежде чем сунуть ее мне под нос. Дипломат по-прежнему лежит на столе. Подскакиваю к нему, поддавшись неосознанному импульсу. Внутри — стопка отпечатанных на машинке документов, несколько шариковых авторучек, целлофановый пакет с бутербродами и несколько яблок. Вероятно, завтрак, прихваченный Дознавателем из дому.

Хватаю дипломат, вытряхиваю его содержимое на стол. Оттуда вываливается куча всякой всячины, часть вещей задерживается на широкой столешнице, часть — сыплется на пол. Последней вываливается зеленая шерстяная кофта. Ловлю ее на лету, расправляю.

Да, это она, моя детская кофта без молнии, с капюшоном и картинкой, изображающей Микки Мауса. Герой бесчисленных мультфильмов и комиксов вертит на указательном пальце пластинку, и при этом задорно подмигивает мне. В жизни не держал в руках вязальных спиц, но не сомневаюсь, с бабушки, вероятно, сошло семь потов, когда она воспроизводила картинку, позаимствованную из какого-то иллюстрированного импортного журнала.

Капюшон кофты — будто изъеден молью. Весь в дырах, он просвечивает, как решето. Это — работа осколков.

— Привет, — шепчу я, а затем, действуя на подсознательном уровне, начинаю напяливать ее на себя. Кофта протестующе трещит, обещая вот-вот лопнуть по швам и не только, однако, как ни странно, выдерживает натиск. Чувствую, как ткань плотно обтягивает туловище. Рукава — едва достают до локтей.

Тянусь рукой к капюшону, нащупываю подушками пальцев многочисленные прорехи, пробуравленные осколками лобового стекла десять лет или всего сутки назад, не берусь судить об этом. Через них дотрагиваюсь до шрама на шее. Того самого шрама, которым зарубцевалась рана, что чуть не стоила мне жизни.

Тьма и холод становятся всепоглощающими, как в открытом космосе. Бросив на комнату последний взгляд, сажусь на стол, свесив ноги, складываю руки и закрываю глаза.

Я не хочу здесь оставаться. Я хочу жить…

Это последняя мысль, которую успевает сформулировать мозг перед тем, как окончательно отключается.

VIII. Малой

Начинаю ощущать свое тело. Я где-то когда-то читал, что это — одна из важнейших функций человеческого эго — наблюдение за бренным телом. Чтобы не заблудилось в потемках и хаосе. Функция — не лишняя, чего-чего, а мрака тут, в Госпитале, хватает.

Чувствую, как сознание постепенно перехватывает контроль над телом у подсознания. Они сменяют друг друга, словно рулевые в ходовой рубке корабля. Я просыпаюсь. Уже проснулся. Чтобы окончательно убедиться в этом, осталось всего ничего, открыть глаза.

Но я — не хочу. Точнее, хочу, но боюсь. Так и лежу какое-то время, перед тем как поднять веки. Пока они опущены, словно шторы, чувствую себя в относительной безопасности. Наивно, конечно, но это так.

Однако, деваться-то некуда.

Я открываю глаза. Вижу в четырех метрах над собой условно белый потолок. Его подпирают унылые стены цвета гнилого персика.

Фух. Я дома.

Я действительно испытываю ощущение возвращения домой в первые несколько секунд, затем чуть не смеюсь нелепости этой мысли. Ну надо же, подобрал себе дом, так подобрал. Мне становится совсем не смешно, хочется биться головой о стену до фатальной победы.

Ну что я тут делаю?! Сколько мне еще здесь торчать?..

Может, вечность? Вечность, которая и есть — смерть?

По спине пробегает холодок.

От слова «вечность» становится не по себе.

Нет… так не пойдет.

Мне немного трудно дышать. Что-то будто сжимает грудь. Опускаю глаза, вижу свою детскую кофту, в которую влез вчера каким-то чудом…

Или — когда?

Может, не вчера, а все десять лет назад? Или, всего десять минут?

Новая мысль — еще более пугающая:

Значит, и заброшенная больничка, где я обнаружил погибшего мотоциклиста, остывающего на никелированной каталке, и постаревший водитель «Лады», и кошмарный Дознаватель, и даже черный спрут, тянувшийся ко мне своими жирными, усеянными присосками щупальцами, не привиделись мне в очередном кошмаре, а были вполне реальными?

Ровно настолько, насколько реальна эта кофта. Как можно судить о степени достоверности предыдущей серии по ходу очередной, транслирующейся на экранах Госпиталя?

В задумчивости тереблю материал кофточки, связанной бабушкиными руками. Поразительно, откуда же она узнала, что мне грозит беда? Что именно ее кофточка станет последним рубежом для осколков еще не рассыпавшегося стекла? Она что-то почувствовала…