Хозяина звали Михась, а квартирка оказалась просто омерзительной – сновали

крысы, под ногами хрустели тараканы, мокрицы какие-то. Я сразу понял, что

сильно переплатил, но деваться мне было решительно некуда, и я снял. Потравил

весь этот живой уголок, заделал норы, все вычистил и отскоблил, повесил

занавесочки и приготовился зажить счастливо – тихие вечера с чаем и вареньем,

жаркие ночи с Наташей из ПТО… Но не получилось. Каждый вечер ко мне

приходил хозяин квартиры Михась и сидел до полуночи. Как и аппетит он

приходил почему-то всегда во время еды, хотя я и ужинал в разное время.

Попахивало мистикой. Он вешал свое дорогое пальто на гвоздик и говорил,

ласково улыбаясь:

– А-а, давай и мне, что ли, накладывай!

С таким видом, как будто его долго упрашивали и он, скрепя сердце, наконец,

согласился. А аппетит у него был всегда чудовищно хороший. Я с грустной

тревогой следил, как стремительно уплывали мои последние продукты.

Продукты он запивал водкой, принесенной с собой. Видимо, дома ему не давали

по-человечески выпить. Курил он безобразно много, одну за одной, но своих

никогда не имел. Довольствовался моими. Правда, однажды и он пришел с

сигаретами, но свои курил очень сдержанно – за весь вечер всего одну штучку.

Отужинав, он закладывал ногу на ногу и начинал рассказывать о своих успехах в

бизнесе, причем легко оперировал такими цифрами, что меня охватывала

завистливая дрожь. «Врет»! – убеждал я себя, но он не врал – несколько раз я

видел у него толстенькие пачечки зеленых денег. У меня же постоянно

задерживали зарплату.

– А что бабу никакую себе не приведешь? – часто спрашивал Михась.-

Приводи, но чтобы только я не видел.

Но как, как я мог привести Наташу – днем я работал, вечером сидел он. И я

угрюмо отмалчивался.

С бизнеса он переходил к более общим вопросам, чаще всего к ценам на

машины. О каких-то «ауди», «девятках» и «шестерках», о цилиндрах и их

головках. Темы для меня сюрреалистические и запредельные. И мне он был

абсолютно скучен. Чувства Михасю заменяли примитивные арифметические

действия. Но приходилось терпеть – я боялся потерять жилье.

Когда далеко за полночь он наконец уходил, я обессиленный его разговорами,

валился на диван и долго не мог унять сердцебиение ненависти.

Между тем моя экономика трещала по всем швам и заплатам. С появлением

Михася расходы на еду и курево увеличились вдвое. Было такое ощущение, что я

погружаюсь в какую-то страшную бездну. Чтобы как-то выжить, я стал покупать

самые дешевые и отвратительные продукты. Питался пустой гороховой кашей,

отваривал сою и пшено. Есть эту дрянь было чрезвычайно трудно – но Михась ел

с прежним аппетитом. Видимо сознание того, что это- халява, морально его

поддерживала.

Постепенно мы сблизились. Вернее я остался на месте, приблизился он.

– Ты же мой друг, – убеждал меня Михась, подвыпив. Он ударял кулаком по

столешнице и неестественно громко скрипел зубами. Иногда в его бедокурых

глазах блестели слезы.

Но, тем не менее, плату за жилье он мне повысил. Знал, что мне некуда

деваться. И даже взял деньги вперед. Стало еще хуже. И одновременно очень

легко. Видимо, я наконец погрузился в бездну. И была в моей нищете какая-то

тихая внятная прелесть и удивительная свобода. Наверно оттого, что меня

окружали только свет и пустота.

А Михась все приходил и приходил, снова рассказывал о ценах и успехах в

бизнесе, звонил куда-то по сотовому, показывал фотокарточку своей машины,

которую носил в бумажнике возле сердца, как другие носят фотографии жен.

Однажды он пришел трезвым, поел гороховой каши, но добавки почему-то не

попросил. О бизнесе он тоже в этот вечер не распространялся, а сразу перешел к

вопросам дружбы.

– Ты мой единственный друг,- с надрывом сказал он.
– Понимаешь,

единственный. Я тебя люблю. – Михась неожиданно обнял меня, заскрипел

зубами и как-то обречено махнул рукой. С тем и ушел. Ушел необычно рано.

«Может он действительно мой друг», - думал я ночью. – « А я к нему так

отношусь». Мне вдруг сделалось нестерпимо стыдно. Я почувствовал себя редкой