лежит земля, никому не мешает. А мы эту землю бедную переворачиваем.

Причем переворачиваем грубо, железной лопатой. Ты мне объясни, зачем?

– Агротехника, - одним словом отделался Веревкин. Он не хотел сбивать

дыхание и тратить силы на лишние разговоры.

Веревкина можно было понять. Зачем копали мы было непонятно. У всякой

дружбы существуют разумные границы.

Но тут Сене улыбнулась удача – треснул черенок его лопаты. Уж очень сильно

он поднажал. Сеня вздохнул с облегчением и выпрямился.

– Не везет, так не везет, - лицемерно сказал он и поглядел под яблоню, где

висел гамак.

Я ему позавидовал. Но Веревкина как человека, имеющего дачу, а потому

закаленного и привыкшего ко всяким неожиданностям, это не смутило. Он на

удивление быстро, не успел Сеня выкурить свою «Астру», сменил негодный

черенок.

– Чтоб у тебя руки отсохли, чтобы дрочить не мог – честно сказал Сеня, и мы

вгрызлись в землю снова.

Через час Веревкин наконец объявил перекур. Было видно, что это ему далось

нелегко.

– Давай чайку попьем, - сказал он, провел нас в домик и налил по стаканчику

водки.

– Бог любит троицу, - деликатно напомнил Сеня.

– По окончании – жестко сказал Веревкин.

Желание работать у нас после этого пропало совершенно. На Веревкина же

водка подействовала, как живая вода. Он копал уже с каким-то остервенением. С

таким обычно ходят в штыковую атаку. Мы с Сеней окончательно взопрели и

уморились. Пот капал, не переставая, а с ним, увы, вышел и весь наш небольшой

кайф.

– Как там насчет чайку? – пытался направить процесс Сеня,- а то в горле

пересохло.

– Погоди, рано еще, - остудил его Веревкин. – Видишь уже больше половины

сделали – и впал в малооправданный оптимизм. – К четырем, глядишь, и

управимся.

И к четырем мы конечно не управились. Не управились мы и к пяти. Докопали

к половине шестого. Под вечер наступила прохлада и работалось легче.

Веревкин так устал, что даже не стал ровнять перекопанное граблями.

– Навозцу землица просит. Ну ничего, в понедельник привезу КАМАЗ, мне

Колька обещал. И нужно будет раскидать, - как-то обречено сказал Веревкин.

– А это три дня в упор.

– Черт, а я послезавтра в командировку уезжаю – решительно и сразу сказал

Сеня. – Вернусь через три месяца. Как раз к урожаю.

Врал он всегда непринужденно. Веревкин ощутимо сник.

Сели пить проклятую водку. Питейное настроение у нас уже прошло, но

отказываться мы, естественно, не стали. Должны же у человека оставаться хоть

какие-то принципы.

– Знаете что, ребята, - сказал Сеня, когда мы разлили, - у меня сегодня в

процессе работы родился тост. Давайте выпьем за то, чтобы твоя, Веревкин,

дача побыстрее сгорела. И чтобы ты стал свободным человеком и твоя

бессрочная каторга прекратилась.

Веревкин выпил первым и разрешил нам курить прямо в домике.

ПАША

Клюев приголубил граммов 150 водки и решительно отставил рюмку в

сторону. Только он потянулся к шкапчику за стаканом, как в дверь позвонили.

«Кто там еще?» – чертыхнулся Клюев и на всякий случай спрятал бутылку в

холодильник. Но это была телеграмма «Паша умер тчк вылетай немедленно вскл.

Соломон». Клюев схватился за голову и из-за ослабевших ног сел на диван. «Паша

умер. Боже мой, Паша умер. Как же так?» – билось в мозгу.

Он хотел заплакать, но тут вспомнил, что его шурина звали не Пашей, а Петей,

и он его видел три часа назад. «Что за черт, - подумал Клюев. – Какой еще Паша?»

Он напряг память. Родственников и друзей с таким именем у него не было. Был,

правда, один дядя Паня, так его два года как похоронили. И кто такой Соломон?

Царь что ли? Он повертел телеграмму. Все точно. И адрес его и фамилия.

В это время опять затренькал дверной звонок и опять принесли телеграмму.

Клюев расписался карандашом и нервно развернул бланк. Вторая телеграмма

гласила: «Пашу откачали тчк, врачей убью тчк. Оставайся дома зпт приеду сам

тчк. Соломон».

«ну вот и наладилось. Ну вот и обошлось», - в какой-то прострации подумал