Стали у нас решать на правлении, где я в сторожах, кто грешен. Какая паскуда.

Председатель сразу говорит:

– Это не я. А кто про коттеджи заикнется, того сгною и фермером вонючим

сделаю. Фермером сделаю, а землю не дам. И вообще, говорит председатель, я

на свои ворую. Все вокруг колхозное, все вокруг мое. А с Нинкой –

секретаршей я осенью распишусь. Видит Бог, распишусь. Если двоеженство к

этому времени разрешат. И детей ее всех усыновлю, хоть у нее и одни дочки. Я

– человек добрый, богобоязненный, совестливый. Усыновлю, хоть и дети не

мои. Хотя и от меня.

Следом главный инженер встает, наш бывший парторг, водички из графина

попил, на очках платочком резкость навел и говорит принципиально, невзирая

на лица:

– Да тебя, Палыч, никто и не винит. Конечно, коттедж ты мог бы и двухэтажный

построить. Поскромнее, как у меня. Но как говорится, большому кораблю… И

трубами можно было бы поделиться. Тем более вместе воровали. Но это, я

считаю, не грех. Грех было бы их не украсть. Так, что и я, можно сказать,

человек – честный, если не принимать во внимание должность. А кто там

шушукается за углами, я скажу по - демократически, как бывший коммунист –

чья бы корова мычала…

Тут встает Гриша – зоотехник, побледнел весь и говорит:

– А причем здесь зоотехник? У меня и коровы-то отродясь не было. Так,

мелкота одна – бычки на откорме. А то, что они в колхозном стаде, так это я их

воспитываю по Макаренко. В коллективе. Чтобы не росли иждивенцами и

эгоистами. Так это, я считаю, досадная мелочь. И «Мерседес» – мелочь. По

сравнению, например, с «Кировцем», если брать глобально. И в городе я

квартиру купил не от хорошей жизни. Я – человек молодой, мне надо насчет

семьи и или хотя бы брака определяться. А наша ни одна доярка в «Мерседес»

не помещается. Если брать ее глобально, то есть лежа. Городские помещаются.

А город далеко, бензин туда-сюда не напасешься, вот я из-за этого неделями

черт знает с кем, и дома не бываю. И вообще, я считаю, нужно к колхозникам

приглядеться. Совсем осукинсынились. Больше начальства пьют. А,

спрашивается, на какие шиши? Два года ведь без получки. А мы хоть и

получаем, а толку? Я, например, на свою получку больше семи раз в неделю

себе позволить выпить не могу. Глобально для кармана…

Председатель говорит:

– И я тоже больше семи раз не могу. А вот некоторые могут. Встань, агроном

Нехлюдьев!

Стали будить агронома Нехлюдьева, из графина на него брызгать.

– Не успели, бляди, до дождя – сказал спросонок агроном Нехлюдов, певуче

пикнул и захрапел опять.

Главный инженер говорит:

– Окно откройте. Что-то здесь, товарищи, накурено.

И тут Нинка – секретарша забегает и председателю на стол:

– Вот из города. Метеопредупреждение.

Читаем. На 4-ое августа обещают обильный снегопад, метель и поземку. И

только в нашем селе. В других местах солнечно и вообще божья благодать.

Видно опять кто-то грешен.

В ПОДВАЛЕ

В последнее время с утра повадился дождь. Вот и сегодня… Ветер ерошил

мокрые деревья. Продувало даже в пиджачках. Тем более оба нуждались.

– И почем, говоришь? – стараясь не шевелить головой, спросил Резцов.

– 35 рублей, 19 градусов. Сахар 8 процентов – сказал Васин.

– Еще ничего, - сосчитал Резцов. – Еще по-божески.

– Пошли, что ли? – спросил Васин.

– Пошли, - согласился Резцов.

… Пили в подвале у сантехника Гриши. Пахло фекальными водами. И вообще

пахло. Вокруг висели женские фотографии, календарь с Высоцким, спартаковские

вымпелы и прочее, чему положено висеть в подобных местах. В углу была

крысиная нора. Когда крысы выглядывали, Васина мутило.

На столе, крытом газетой «Труд», лежали павшие мухи и колбасно-хлебные

огрызки. Закусывали килькой и лучком, курили в консервную банку. Лучок был

злой. Иногда звонил служебный телефон, и Резцов довольно говорил: «А нас

здесь нет».

Винчишко оказалось поганеньким, но потом втянулись и стало легче. Когда

наливали Васину, он, сокрушаясь, восклицал: