Позже то дело передалось бывшим моим друзьям Крассу и Помпею. Они тем делом вплотную начали ведать и захотели иметь свою столицу государства.

Я тому не против был и соглашался. На своем посту окромя речей я и не творил ничего. Любви земной предавался, да свою историю во времена отдыха возлагал.

Уж не помню, сколько тех строк я положил лично, но зато историки мои потрудились на славу.

Красс и Помпей дело свое знали. Рим мой стал еще богаче и веселее жизнь в нем пошла. Уж каждый и вовсе позабыл, что такое труд земной.

И только дело какое с губ слетало, да на том и завершалось. Иногда, к дому моему Цицерон приходил.

Беседовали мы с ним долго, да так и расставались, не найдя общего согласия. Во многом он был противоречив мне и моей власти голоса.

Но не карал я его, так как другом своим давним считал. Продлилось долго мое правление государством тем римским.

Но было бы еще дольше, если бы за моей спиной другие не начали к власти подбираться. Ко времени старшего возраста моего, стало недовольств больше. Рим "беднеть" начал.

Красс и Помпей меньше добра присылали, чем ранее. Захотели они жить получше самого Рима в другом городе, ими же и отцом моим сооруженного.

Весть та донеслась до самого Рима и римляне, сговорившись, решили устранить меня, чтоб место занял другой Цезарь или царь римский.

А был он по возрасту, как и я, и в тех же учениках состоял когда-то. Пути наши в одно время разошлись, да вот к концу жизни моей вновь сошлись.

Был молод еще я во время гибели своей. Только тридцать два и свершилось года. Мог бы многое еще порассказать, да время, думаю, мало осталось.

– Говори дальше, - сам Бог отвечает, сверху все ж надавливая немного, чтоб душа та вновь к нам не кинулась, - пока верно говорил. Только в одном соврал. Повторись в чем, иначе сильнее прижму.

– Да, только в том и соврал, что в браке, как таковом не состоял, а жена моя мною же убита или отравлена была сразу же после венчания моего императорского. Стал Рим тогда немного перерождаться. В том Цицерон, да и

другие постарались. Хотели узы семейные лучше закрепить. Вот я и ускользнул от них, желая иметь под рукою больше праздного всякого, чем только жену одну. Второй такой девой стала царица другая. Клеопатрой звалась.

Во время мое ей только восемнадцать и было.То я ее наградил титулом тем большим и озолотил ее за искусство любви большое.

Позже она удалилась из земель моих. Так я повелел. Хотел опору в ней иметь позади себя.

Но враги меня опередили, и смерть ранее уготовили.

Такова вот жизнь моя простая и малозаметная. Не знаю, чего это Бог так содержит меня здесь и на землю не возвращает.

– А содержу так за великую ложь твою и умение захватить ею сердца многих, - Бог той душе страдной отвечает, - еще сохраняю тут до времени одного, для меня самого приглядного. Сам вскоре узнаешь, зачем то все творю и почему душу в свет не выпускаю.

– Так и не сказал он нам жил когда, - у Бога мы свое спрашиваем.

– Погодите немного, - Бог нам говорит, - пойду схожу вторую часть его приведу. Тогда, и узнаете.

– Как?
– удивляемся мы.
– Неужто, душа его разделена надвое?

– Да. То так сделано с умыслом. Чтоб силы поменьше было той лживой, и не могла она до вас добраться.

Уходит Бог, душу ту отводя, а иную, почти мгновенно приводя. Эта часть ее поменьше светит, но цепями также увенчана.

– Опасна она, - Бог поясняет, - потому, и эту часть сохраняю так.

– Чем же?
– мы спрашиваем из любопытства.

– А вот чем, - Бог душу ту пускает и в один миг она к кому-то из нас бросается, слезу выбивая изнутри и в чреве особо сдавливая. Спустя время маленькое начинает душа та воспроизводить речи свои бесчисленные, особым слогом то преподнося.

Бог вновь душу ту изымает, и человек освобождается.

– Фу-у, - с облегчением он говорит, а на лбу пот ручьем уже стекает.

– Вот, - говорит Бог, - чем она опасна. Не успеет войти, как сразу из человека какого-то чревовещателя сотворяет. Хочется ей и надальше ложь ту нести и в своем деле преуспевать. Ну да, ладно. Давайте, спрашивайте, о чем

хотите. Пока я держу ее подле себя, будет она обо всем рассказывать.

– Когда жил ты?
– спрашиваем мы у души той и на всякий случай подальше отодвигаемся.

– Жил я во времена нифемидов и финидов, -отвечает та душа, - это время моего зарождения и кончины.

– К какому числу то относится? По времени как обстоит?

– Не знаю точно. При мне календарь был отменен, а новый с году первого и приходился. Лет двенадцать я после того и проправил.

– Что же со временем старым стало?