Вот она входит в этот кабинет, сияя победительной улыбкой, под потеплевшим

взглядом приближается к его столу и усаживается напротив, а потом

непринужденно и легко произносит: «Иван Викторович, не поможете?», и он,

старательно скрывая радостное волнение, сдержанно кивает ей в ответ.

Безумные плоды завышенной самооценки.

Она почему-то уверилась, что монстр Лапин в нее тайно влюблен. Как

еще можно объяснить, что он попросил ее исполнить столь многозначительную

роль на свадьбе его дочери? Доводы, которые Лапин в тот раз привел, – это

одно, а то, что кроме Надежды Киреевой в его кругу наверняка нашлась бы, и

не одна, «привлекательная, хорошо одетая дама средних лет, умеющая

уверенно держать себя в незнакомом обществе», это совсем другое.

Но под его холодным брюзгливым взглядом все мечтательные образы

вмиг сорвались и исчезли за горизонтом, как стая вспугнутых летучих мышей.

Теперь Надежде позарез нужен кураж. Только откуда возьмется кураж без

чувства свободы и раскрепощенности? Без них он быстро вянет и

улетучивается.

Так и не ощутив в себе его присутствия, Надежда Михайловна поняла,

что приемы аутотренинга следует немедленно отставить и начать уже

выкручиваться самой. Она легонько откашлялась и, сложив губы в спокойную

улыбку, стала излагать суть дела, по которому пришла:

– Иван Викторович, простите, что так ворвалась к вам и, видимо, отрываю

от важных занятий, но дело в том, что… Я бы хотела обсудить с вами один

аспект нашего договора.

И чуть не покрывшись холодным потом, замолкла, вообразив внезапно,

что сейчас он спросит ее с невозможным удивлением в голосе, о каком

договоре идет речь. И что тогда? «Елы-палы, – метнулась в голове паническая

мысль, – вдруг позавчера он просто решил развлечься? Может, он моральный

садист, и сейчас вызовет из приемной Ириночку, главбуха Журавлеву, еще кого-

нибудь, кто окажется поблизости, и поднимет меня на смех, рассказывая в

лицах, как я повелась на его идиотский розыгрыш?»

– Да, конечно, – сухо произнес Лапин. – Что вы хотели обсудить?

Подходите ближе. Не стойте.

Киреева прошла к столу, уселась на тот же стул, где уже сидела недавно,

и почти спокойно проговорила:

– Вы предложили мне подумать над суммой моего… гонорара.

Лапин хмыкнул, и на его физиономии мелькнула и тут же исчезла некая

сложная эмоция.

– Я помню, – почти не разжимая губ отозвался он. Была у него такая

манера разговаривать с подчиненными. Он так поддерживал их в тонусе.

Но Надежде уже было наплевать. Она, наконец, нащупала ту часть себя,

которая у нее отвечала за дерзость и бесшабашность, граничащую с

нахальством, нащупала и вытащила, трясущуюся, за шиворот из дальнего

закоулка души, где та пыталась отсидеться. И Надежда, сверкнув

победительной улыбкой, произнесла:

– Я хотела бы попросить вас об одной услуге, это и будет моим

гонораром, если вы не возражаете. Если же возможности такой у вас не

найдется, я имею ввиду, выполнить эту просьбу, тогда пусть моим гонораром

станет ужин, которым вы, я надеюсь, меня все-таки накормите на том банкете.

– Я вас слушаю, – произнес президент корпорации, откинувшись в своем

кресле и высокомерно приподняв краешек губ в холодной улыбке. Он пока не

знал, как ему реагировать на выходку своей служащей. Пока своей служащей.

Но фамильярности допускать он не намерен.

Решение о расформировании патентного отдела уже было принято,

приказы по персоналу подготовлены. Начальницу отдела ждало сокращение,

если она, конечно, не решит сесть за сборочный конвейер. Насколько Лапин

разбирался в людях, такая не решит. Близкое увольнение этой дамы было

важным аргументом в решении привлечь ее к затее с мнимой… гм, невестой.

Отзвучит марш Мендельсона для дочки Асеньки, и отправится эта

самоуверенная леди на биржу труда. И никаких вам сплетен и пересудов.

Но поскольку марш еще не отзвучал, Лапин решил быть терпеливым.