кресле у мастера и не стал хватать его за руки, выкрикивая восклицания, а

остался сидеть там, где сидел, мужественно рассматривая свое отражение в

зеркале. Наде даже показалось, что он улыбается, чуть-чуть и несколько

иронично.

Дамский мастер был занят, и Надежда смогла оценить мужество Лапина

во всем масштабе, когда настал черед его знаменитых усов. С лысым черепом

и усами подковкой Лапин был похож уже не на сумасшедшего американского

ученого, а на запорожского казака Тараса Бульбу. Волевое решение их сбрить

Лапин принял сам, сверкнув глазами в сторону Киреевой, подглядывающей за

событиями из кресла в холле.

Тут ее, наконец, пригласили пройти к мастеру, и она покинула

наблюдательный пост, не дождавшись общего результата. С ней провозились

довольно долго, сначала наносили на волосы красящий шампунь, а затем

сооружали при помощи горячих щипцов крутые завитки и закрепляли муссом.

«Бестия, – уважительно подумала Надя, придирчиво рассматривая в огромном

овальном зеркале каскад рыжих колец. – Была бы Мэрилин Монро поумнее,

она бы красилась только в рыжий».

Когда Надежда, довольная итогом, вышла в холл, Лапин от

произошедшей с ним метаморфозы несколько оправился, хотя, возможно, ее

значения пока не оценил. Сама же Надя, увидев его во всей красе, даже слегка

растерялась, и это было совсем на нее не похоже. Понятно, что лоб стал

казаться выше, но почему хрящеватый нос теперь выглядит хищным, а

подбородок твердым? А его рот без идиотских усов очерчен, оказывается,

красиво. Кстати, Иван Лапин теперь не только выглядел иначе, он и держался

иначе, по-другому улыбался и произносил слова. Не как свирепый хозяин

жизни, отвоевавший у нее зубами все, что имеет, а с непринужденностью

человека, который владеет этим от рождения и по праву.

При виде подходящей к нему Надежды, он выбрался из кресла, в котором

коротал время, положил на журнальный столик какой-то яркий каталог и,

сдержанно улыбаясь, произнес: «Ты великолепна, дорогая».

О том, что не должно жениху и невесте обращаться друг к другу на «вы»

да еще и по имени-отчеству, они договорились, еще сидя в салоне его

автомобиля. Наде было нелегко преодолеть барьер, а Лапин только

посмеивался, забавляясь ее замешательством. «Ну, погоди ужо, – злорадно

думала она, – скоро тебе будет не до смеха»

А на выходе из салона, помогая ей набросить белую стриженного песца

шубку, Лапин сделал заявление. Он так и сказал: «Хочу сделать заявление».

Оказывается, его невеста не может появиться в свет без достойных украшений,

а как раз никаких украшений он на ней и не заметил. «Посему, – веско подвел

он итог, – сейчас мы отправимся в другой салон, а именно в ювелирный. Я

терпел твои капризы, дорогая, даже позволил этому коновалу побрить свой

череп, поэтому теперь твоя очередь терпеть». Надя нейтрально улыбнулась.

Такое терпеть она согласна.

И они заехали в ювелирный. Уверенной поступью Лапин вошел в

крошечный, как табакерка, пафосный магазинчик на Арбате и, не глядя на

продавщицу, у которой бровки поднялись вверх, а губы сложились бантиком от

желания угадать и исполнить, бесцветным тоном произнес: «Картье».

Продавщица мелко закивала и погрузила руки по локоть в нутро

стеклянной витрины, передвигая бархатные планшеты, которые заискрили

крошечными молниями. Лапин поизучал через стекло, потом попросил показать

поближе, рассматривая все это женское счастье с весьма осведомленным

видом. Выбрал гарнитур, состоящий из колье, кольца и серег и предложил

своей даме примерить.

Что и говорить, комплект был хорош. Лапин умел выбрать подарок. Надя

прикидывала на глазок караты и любовалась чистым сиянием «лучших друзей».

Пожалуй, соперничать с этим комплектом могли лишь парочка-тройка

предметов из тех, что Надя вернула мужу, которого уже хотелось называть

бывшим. Но вдруг ей стало противно.

Лапин же, видимо по-своему расценив ее замешательство, с

самодовольством произнес:

– Та мелкая услуга, которую я вам вчера оказал, не в счет. Это