– И никто ничего не узнает, –– пробормотал сыщик, чувствуя, как на душе стало легче. Конечно, с точки зрения закона он поступил неправильно. Но ведь есть еще и человеческие законы, о которых тоже не следует забывать.

Откуда-то с улицы из открытого окна машины долетел припев популярной песни:

– Я не отдам тебя никому,

Прощу любую твою вину!

Сквозь столько бед и потерь пройдя,

Какое счастье –– любить тебя,

Просто любить тебя!

– Законы законами, но о человеке тоже забывать нельзя, –– повторил Гуров, пряча диктофон в карман и сбегая по лестнице. Сегодня, до вечернего поезда в Москву, он должен был закончить в Приморске еще одно дело. Но оно такое про-стое, что даже не придется бегать под пулями. И осталось всего лишь уточнить пару вопросов и с чистой совестью звонить клиенту…

10. Джетт и Джедай

Когда за московским гостем закрылась дверь, Веселов развернул кресло к Виталине, по-прежнему молча стоявшей возле его стола:

– Виталька, о чем это он говорил? С чего это он взял? Или… Или это я дей-ствительно такой тугодум?

Виталина, не отвечая, отошла к окну и села на край подоконника, спиной к Павлу. Полковник отодвинул кресло и подошел к ней:

– Ви, почему ты молчишь?

– А ты так и не понял? –– не оборачиваясь, спросила девушка.

– Я просто не ожидал, что меня могут по-настоящему полюбить, –– откро-венно признался Веселов. –– Тем более с учетом того… с учетом последних собы-тий.

– Почему?

– А разве таких любят?

– Хочешь получить опровержение? Извини, но ты действительно тугодум.

– Я ведь старше тебя на 20 лет, Ви. Я задерганный и усталый мент. Когда ты родилась, я учился в школе МВД, патрулировал на дорогах, и в меня уже стреляли и пытались стукнуть машиной. А когда тебе было двадцать лет, я уже по уши си-дел в дерь… в грязи и до обморока боялся, что мне пришлют ДРУГИЕ фотографии моих сына и дочери. Тогда у меня и появилась первая седина, –– Веселов провел рукой по волосам. –– Меня презирали даже те подонки, с которыми я сотрудничал, и некоторые их «шестерки» позволяли себе хамить мне в лицо, а я не всегда и от-вечал. Разве можно любить такого слабака и труса?

– А эти словечки ты от кого услышал?

– А кто я такой после того, как десять лет не мог развязаться со всем этим гадючьим гнездом? Не слабак? Такие, как Штырь, ненавидели мои погоны, прези-рали меня за двуличие, за то, что я, офицер милиции, помогаю их боссам за возна-граждение, и вот даже, до чего дошло, –– Веселов коснулся пальцами ссадины на лице. –– А я только один раз за десять лет дал по морде хаму. И после этого я не трус?

– Может, ты и проявил слабину, –– возразила Виталина. –– Но сегодня ты перестал быть и трусом, и слабаком. Труднее всего одержать победу над собой. Для этого нужна большая сила. И если ты это смог –– ты уже не слабак и не трус. А насчет разницы в возрасте… Ну с чего ты взял, что она имеет для меня значе-ние? А я думала, что я для тебя только друг, которому ты доверяешь, и не более того. И стеснялась даже что-то тебе намекнуть, потому, что мне с детства внуши-ли: первым должен признаваться мужчина, и любая инициатива должна принад-лежать ему. Я так до сих пор и не избавилась от этого убеждения. И потом, я ду-мала, что не интересую тебя, потому, что я слишком худая, и у меня мускулы как у парня. Мне говорили, что ни одному нормальному мужчине не нужна рядом му-жеподобная девица, которая даже борщ варить не умеет. И я не хотела разочаро-ваний. Думала: раз ты просто дружишь со мной, я тоже буду с тобой дружить, по-тому, что любят, наверное, только таких, как Малика…

– Это еще кто? –– поднял брови Веселов.

– Девчонка, которую мне сватали в лучшие подруги. Всегда рот до ушей, дивный загар, потрясающее имя, всегда весело щебечет, готовит как для королев-ского банкета и не ходит, как сова, как некоторые, то есть как я.

Напряжение последних дней бесследно ушло. Веселов безудержно расхохо-тался, подхватил Виталину под мышки и закружил, как маленькую девочку:

– Виталька! Нет, ну ты меня просто убила! Я думал, что с такими тараканами в голове я один на весь Приморск, а ты меня даже перемахнула. Да если хочешь знать, мне никогда не нравились такие матрешки, как ты эту свою… как ее… Ма-рику изобразила! Ох, ну я не могу! –– он выпустил Виталину и повалился на один из стульев у стола заседаний. –– Я три года своих тараканов пестовал, ты своих извести не могла… Два взрослых человека! Это же и не расскажешь никому –– или не поверят, или засмеют! –– Веселов вскочил, снова обнял Виталину и про-шептал ей на ухо:

– Кстати, я терпеть не могу борщ!

– А раньше ты об этом сказать не мог? –– только и успела спросить Витали-на, прежде чем они начали жадно и безудержно целоваться. Потом оказалось, что куртка Павла отброшена на его стол, а его пальцы запутались в шнуровке белого топика Виталины.

– Дверь закрыл бы, войдут еще, –– спохватилась Вита.

Метнувшись к двери, Веселов чудом ушел от столкновения с офицером. Ка-питан чуть не выронил папку при виде взъерошенного, раскрасневшегося полков-ника в выбившейся из-под пояса брюк рубашке.

– Меня в ближайшие два часа ни для кого не будет! –– рявкнул Веселов, вы-пихнул оторопевшего капитана в коридор и чуть не бабахнул его дверью по лбу.

Запертая дверь кабинета озадачила вернувшегося через пару часов в ГУВД Гурова. «И куда он исчез на этот раз? Какой-то человек-невидимка: исчезает, ко-гда хочешь с ним поговорить. А на проходной сказали, что он на месте. Ладно, по-сижу в приемной, может, на этот раз он быстрее появится!».

11. Архивные данные