Ничего я не хотел, все так противно стало, что хоть вешайся. Ну, вот, пойду я туда, а потом сожалей, что еще один день прошел впустую, куча вре-мени была просто уничтожена без пользы. Какой пользы - я не понимал и по-нимать не хотел, только знал, что не хочу туда идти. Был момент, когда я да-же хотел позвонить Насте и все отменить, но передумал. Трус я.

Все-таки я кое-как оделся. И камешек этот поганый из кроссовка достал, он под подкладку зарылся, сволочь (маленький такой, а неприятно-то как!).

Допил пива остатки - совсем мало его оставалось, на дне почти. Мер-зость, газы вышли, один спирт остался.

Взял последние деньги и отправился.

21

В подъезде теперь, кроме «аромата» жареной рыбы и блевотины, еще и говном несло - то ли кот, то ли человек опорожнился. Вонь та еще была, это я вам точно говорю.

Едва я вдохнул «свежий» воздух, как понял - не только похмелье мучило меня. Висок враз заболел, боль проявилась только на воздухе, причем сразу и сильно.

Закурив, пошел вниз, делать-то все равно нечего, анальгина дома нет, так что обратно возвращаться не имело смысла. Но вернуться все равно при-шлось. Я опять забыл ключ от домофона. Знаю, плохая примета, но уж лучше плохая примета, чем опять стоять у подъезда рядом с этими упырями.

На нижней лестнице сидел Гриня.

– Андрюха, дай сигаретку, - пробурчал он. Ну и несло от него! Похоже, это он и обделался.

– Нету, - говорю. А он сидит – и не двигается ни вправо, ни влево. Не обойти его никак. Все-таки обошел или, скорей, перепрыгнул. Полоса препят-ствий началась…

– Жалко? А… б…, козлы, человеку сигаретку зажать, е…..й в рот, б… Ой-ой-ой, - бубнил он пьяным голосом.

Хотел ему ответить, да не стал. Зачем?

Все-таки странные люди - хоть сто раз дай я ему эту сигарету, на сто первый все равно будешь козлом.

Свет солнца, ворвавшийся в открытую дверь, ударил по глазам. На ка-кую-то долю секунды показалась, что и без того болевшая голова сейчас взо-рвется. Это и помешало мне. Я собирался сразу повернуть налево, под окна, как делаю всегда. Но споткнулся об валявшуюся Наденьку, машинально от-ступил в сторону.

Наденька что-то икнула.

На скамейке сидели все те же персонажи. Они уже были хорошо разо-греты, о чём-то оживлённо базарили. И этот гандон на дереве все так же улыбался, сволочь.

Нелепо сделав два шага назад, повернул под окна. Я не обращал ни на кого внимания. Какое внимание, когда так болит голова?

Жителям скамейки это не понравилось.

– Э..! Слышь, сколько время? – гаркнул мне в спину Верзила.

Не обратил внимания, меня не «Э» зовут. На мою беду, им и это не по-нравилось…

– Слышь, петух, ты че не понял? – громче сказал верзила заплетающимся языком.

«Как же ты меня достал», подумал я и развернулся к ним лицом.

– Чего тебе надо, зечара убогий?
– выпалил я. Может, я и не сказал бы ни-чего, но… Да, немного пьян я был и уже не думал о последствиях сказанного, болела голова. Но что-то где-то сломалось, опять появилось странное чувство лёгкости. Меня понесло.

– Че? – только и вырвалось у верзилы, он явно потерялся.

Секундная пауза.

– Слышь, ты ох…л? Ты че пацана оскорбляешь, крутой такой, что ли, ва-лет?
– забасил пришедший на помощь верзиле пацанчик с лицом олигофрена, сидевший с остальными. Он вскочил со скамейки, снимая на ходу куртку, и я увидел его полностью.

– Нах… твоя жопа, - прошипел Артур.

«Пипец», только и подумалось мне. Он был здоров как бык, хоть сейчас запрягай в плуг и паши на нем. Да мне только было уже все по барабану. Сверчок внутри головы никак не унимался, напротив, он играл свою мелодию все громче и громче. «Не смогу», «Закопают», «Петух», - только и носилось в голове, приступ зверствовал, глаза начала застилать пелена бешенства.

Багровый гнев.

– Подраться хочешь, синемора?
– говорю, а сам голоса своего не слышу. Может, заорал я, может, прошептал, не помню. Помню только, как будто вед-ро кипятка кипящего мне кто-то в голову залил. – Пожалуйста!

Он даже ничего понять не успел, когда я врезался с разбега ногами ему в грудь. Просто махнул курткой, а олигофрен рефлекторно попытался ее ухва-тить. Он упал на асфальт, как мешок с говном. Изрыгая клубы мата, стал подниматься, скорей автоматически, явно с трудом понимая происходящее.