— Нет, вы, должно быть, считаете меня полной дурочкой! — насмешливо сказала Ася. — Разговаривая со мной, вы несете всегда такую околесицу, что только диву даешься. Честное слово, я немного умнее, чем вы думаете. А вам не стоит быть глупее, чем вы есть.

Палей посмотрел на нее растерянно, а потом густо покраснел, как человек, неожиданно попавший впросак.

— Вы правы, Ася. Я, должно быть, немного недооценивал вас, — сознался он.

Когда они начинали разговаривать, Космач мрачнел и все крушил на своем пути. Он довольно громко ворчал:

— Не мылься! Катись комком.

До вечера Палей был сдержан, говорил мало, он усердно занимался делом. И от этого стал гораздо приятнее и лучше.

«И ведь не дурак он, — думала Ася. — И, наверное, среди ребят неплохой парень, а вот с девчатами какой-то пошловатый».

Весь день Палей стучал молотком, рассматривал осколки в лупу, описывал в дневнике обследованные участки и обнажения. Работал он медленнее, чем Грузинцев, и порой, как казалось Асе, неуверенно.

Для ночлега выбрали отлогий берег, к которому подступал сухой бор. На галечной косе распалили костер. Палей устроился на большом и плоском, точно жернов, камне, приводил в порядок записи в дневнике, Космач пошел рыбачить на тихом плесе, а Ася отыскала укромное местечко с чистым, теплым песком, разделась и легла. Усталое тело приятно обдувал свежий ветерок. Баюкая, урчала и бубнила в камнях пустынная река. Она бросала текучее золотое зарево на тайгу, склонившуюся над струями. Ветви, жадно припадая к несущейся воде, чмокали, точно пили. А Чара шаловливо теребила деревья за зеленые бороды.

Солнце уползало за сосны. Ася, раскинув руки, смотрела в небо. Она не видела тайгу, реку, землю. Она видела только огромное небо и оранжевые облака.

Ей показалось, что она колышется в воздухе, ее, как перышко, несет ветерком. И так удивительно было это ощущение невесомости и полета, что Ася засмеялась. Скорее бы, скорей добраться до моря, ступить на палубу своей мечты. Наверное, когда все задуманное свершится, тогда будет так же счастливо и светло. Ей уже надоели волнения, тоска, дорога. А может быть, жизнь не интересна без этих тревог? Да и жизнь ли это без борьбы? Разве благодушное прозябание — счастье? Ася вспомнила рассказ Чемизова о каком-то Шошине, которому даже на Марс лететь не хотелось. Скука зеленая! Если сердце живое, оно всегда будет желать, волноваться, ненавидеть, любить. «Пусть — лисицы, и пусть — тайга, и пусть — дорога и рюкзаки. Да здравствует дорога!» — сказала мысленно Ася. Пришел к одной мечте, иди к другой. И так всю жизнь.

Она вскочила, отряхнула с голых ног песок и бросилась в воду. Вода была хрустальной и холодной, и Ася вскрикнула, присела: виднелась только ее голова. Низко над рекой пронеслась утка-шилохвость. У нее была длинная шея и длинный острый хвост. Она вильнула в глухую протоку.

— Хорошо, хорошо, — говорила Ася реке. — Ты, Чара, таежная красавица... Все ключики, все лесные речоночки заманиваешь к себе. Река в лесу — это здорово! Петляешь по дебрям, журчишь под деревьями. И никто тебя не грязнит.

Ася умылась, напилась.

— Ты вкусная! К тебе вьются звериные тропы. На берег сохатые приходят, медведи лакают твою воду. Ты капризуля, баловница.

Наговорившись с Чарой, Ася поплыла. Чара не была глубокой, виднелся каждый камешек, галька, полузасосанные песком черные коряги. Ася плавала и ловила в розовую ладошку черемуховые лепестки. И тут она пришла к простому выводу: «Вот так бултыхаться в реке, есть у костра уху, тайно думать о Грузинцеве, таскать камни в рюкзаке, искать людям золото, ехать долго-долго к морю, мечтать о полете на Венеру, бродить под черемуховым цветопадом — ведь это и есть счастье».

— Так, значит, я счастливая?! — весело изумилась Ася. — А может быть, вся наша обыкновенная жизнь — это необыкновенное счастье? А мы и не подозреваем этого.

После купания так было свежо и легко, точно Ася и не таскала весь день рюкзак с камнями. Она опять с наслаждением ощутила свое здоровое, гибкое, свежее тело.

Ася шла бором. Небо испятнали красные облака. Закат алел между сосен. Подходя к биваку, Ася столкнулась с Палеем.

— Вы на меня не сердитесь? — спросил он беспокойно.

— За что?

— За глупости.

— На глупость не сердятся, над ней просто смеются, — ответила Ася.

— Вы, оказывается, злая. А ведь вы мне нравитесь. По-настоящему нравитесь. Только я не люблю разводить всякую лирическую канитель. Ведь все равно он и она приходят к одному. Так зачем это скрывать от самих себя? Зачем это прятать под ворохом всякой старомодной лирики? В наш век сумасшедших темпов дорого время. Нужно жить проще, — шептал он. Брови его сдвинулись, нос обострился. На смуглом лице мелькнуло что-то жесткое, угрожающее. Он больно схватил ее руки, резко дернул к себе. Ася испуганно откинула голову, рванулась. Что-то ударило ее по ногам, закружились деревья, затрещали ветки, и она упала. К ней метнулась всклокоченная голова Палея, его бледное и какое-то вороватое лицо с непроглядно-черными глазами.

Снова захрустели кусты жимолости, кто-то тяжело крякнул, раздался глухой удар, и Ася, вскакивая, увидела, как Палей упал, нелепо задрав ноги. Космач стоял спокойно и в то же время настороженно, готовый к прыжку, к удару. Палей вскочил.

— Ударь его еще! — крикнула Ася.

Космач точным и красивым ударом снова бросил на землю Палея. Тот начал подниматься.

— Еще! — крикнула Ася и даже топнула.

Космач промолвил:

— Господи благослови! — И снова распластал Палея на траве.