Он мужицкий принял зрак, —

На одежине заплаты,

Речь: авось да кое-как.

Спас за сошенькой-горбушей

Пбтом праведным потел,

Бабьи, дедовские души

Возносил от бренных тел.

С белопахой коровенкой

Разговор потайный вел,

Что над русскою сторонкой

Судный ставится престол,

Что за мать, пред звездной книгой,

На слезинках творена,

Черносошная коврига

В оправданье подана.

Питер злой, железногрудый

Иисусе посетил,

Песен китежских причуды

Погибающим открыл.

Петропавловских курантов

Слушал сумеречный звон,

И «Привал комедиантов»

За бесплодье проклял Он,

Не нашел светлей, пригоже

Загумённого бытья...

О Мой Сын,— Всепетый Боже,

Что прекрасно без Тебя?

Прокаженны Стих, Газета,

Лики Струн и Кисть с Резцом...

Из Ржаного Назарета

Мы в предвечность перейдем.

И над тятькиной могилой

Ты начертишь: пел и жил.

Кто родил Эммануила,

Тот не умер, но почил.

Между 1916 и 191

83

Я родился в вертепе,

В овчем теплом хлеву,

Помню синие степи

И ягнячью молву.

По отцу-древоделу

Я грущу посейчас.

Часто в горенке белой

Посещал кто-то нас, —

Гость крылатый, безвестный,

Непостижный уму, —

«Здравствуй, тятенька крестный», —

Лепетал я ему.

Гасли годы, всё реже

Чаровала волшба,

Под лесной гул и скрежет

Сиротела изба.

Стали цепче тревоги,

Нестерпимее страх,

Дьявол злой тонконогий

Объявился в лесах.

Он списал на холстину

Ель, кремли облаков;

И познал я кончину

Громных отрочьих снов.

Лес, как призрак, заплавал,

Умер агнчий закат,

И увел меня дьявол

В смрадный, каменный ад.

Там газеты-блудницы,

Души книг, души струн...

Где ты, гость светлолицый,

Крестный мой — Гамаюн?

Взвыли грешные тени:

Он бумажный, он наш...

Но прозрел я ступени

В Божий певчий шалаш.

Вновь молюсь я, как ране,

Тишине избяной,

И к шестку и к лохани

Припадаю щекой:

О, простите, примите

В рай запечный меня!

Вяжут алые нити

Зори — дщери огня.

Древодельные стружки

Точат ладанный сок,

И мурлычет в хлевушке

Гамаюнов рожок.

Между 1916 и 1918

4

В дни по вознесении Христа

Пусто в горнице, прохладно, звонко,

И как гробная, прощальная иконка,

Так мои зацелованы уста.

По восхищении Христа

Некому смять складок ризы.

За окном, от утренника сизы,

Обнялися два нагих куста.

Виноградный Спас, прости, прости.

Сон веков, как смерть, не выпить горсткой.

Кто косматой пятернею жесткой

Остановит душу на пути?