Шрифт:
55
Как было сказано выше, впервые стихотворение появилось в журнале «Поезд» в декабре 1857 года. Его начальные строки навеяны покупкой Кэрроллом собственного фотоаппарата, высококачественного и дорогого, с деталями из палисандра, случившейся ранее в этом же году и ставшей для Кэрролла первым шагом на пути к настоящему мастерству в художественной фотографии.
Ну а ссылка на Вторую книгу Эвклидовых «Начал» напоминает читателю, очевидно, о каком-то конкретном чертеже, хотя бы таком (предложение 6):
ЖЕНА МОРЯКА
Слеза застыла. Скорбный звук Нейдёт из уст на помощь ей; Лишь обруч судорожных рук Стремится сжать дитя сильней. Лицо дитяти! Вид иной: Приотворён улыбкой рот — Взгляни! заоблачный покой В душе, столь юной для забот. Покоя нет в её чертах, Но бледность, знак тяжёлых чувств; Знакомых грёз знакомый страх В морщинах лба, в дрожанье уст. Свистящий вой издалека Грозы, застлавшей небосвод, Подобен крику моряка, Что бьётся со стихией вод. Пугают бури голоса Сомненьем слух. И в этот час Ниспосылает ей гроза О мгле и гибели рассказ. «Близок призрачный корабль, Дерзок в рвении своём; Непроглядна сзади даль, Сверху буря, снизу шторм; Такелаж на нём скрипуч, Мачты стон ему в ответ — Чуть видна на фоне туч, Клонит тощий силуэт. Но гляди! Сдаётся он, Искалеченный борьбой; Светом молний озарён, Близок берег роковой. Чу! Трещит разбитый бок — Это ветра злой порыв Или пенистый поток Ободрал корабль о риф. Вниз нырок и в небо взмах — Словно дух, летуч и бел Он с отчаяньем в глазах В ночь густую посмотрел. Может, ищет он во мгле, Где дразнящая рука Слабой искоркой к земле Призывает моряка? Не жену ль увидеть ждёт И детей в последний час, Кто встречал его приход Вместе плача и смеясь? Закрутил водоворот — Смертным ложем станет дно; Если помощь не придёт — Значит, сгинуть суждено. В толкотне за духом дух, Эти зрелища любя, Лезут сверху!» — молвя вслух, Будит женщина себя. Уходит шторм, стихают вдруг И крик борьбы, и треск досок, Единый ухо слышит звук — Как волны бьются о песок. Хоть нелегка случилась ночь С души с рассветом отлегло. Всё тело вздрогнуло — точь в точь Попала с холода в тепло. Она глядит: светлеет мрак; Слабей ночных видений след. И лай сторожевых собак — Кому-то радостный привет! 23 февраля 1857 г.
ПОД ПРИДОРОЖНОЙ ИВОЙ
С округи всей везли гостей, Звенели короба; Стояла Эллен меж ветвей, А рядом шла гульба. Следила горестно она За свадьбою крикливой; Девичья жалоба слышна Под придорожной ивой: «Ах, Робин! Думала досель: Напрасно в чёрный час Явилась леди Изабель — Не разлучить ей нас. Надежды — прах. Я вновь в мечтах, Как той порой счастливой — Сто лет назад — твой милый взгляд Встречала я под ивой. О, Ива, скрой меня листвой — Мне слёз не превозмочь. Поверь, с подружкою-тоской Пойду я скоро прочь. Не ждёт помех он в день утех — И, значит, мне, слезливой, Пока он тут, забыть приют Под этой милой ивой. А смертный срок приблизит рок — Лежать бы здесь одной, Чтоб он гулять беспечно мог, Где я нашла покой. Ему лишь мрамор сообщит, Коль бросит взор ленивый: „Тебя любившая лежит Под придорожной ивой“». 1859 г. [56]
ЛИЦА В ЗАРЕВЕ КАМИНА
Крадётся ночь, ещё светла, Но гаснет красная зола, И мгла виденья привела. Усадьба-остров, а кругом Волнует гладь пшеницы шторм — Здесь мой родной счастливый дом. Лишь миг — и этот вид пропал, А в красноте золы предстал Лица трепещущий овал. Ребёнок — эльф, ни дать, ни взять; Мне губки б эти целовать! А ветер развевает прядь. Нет, — это девушка; она Своей красою смущена; Но, как и те, пропасть должна. Ах, был я молод, но не мал, Когда впервые увидал, Как шторм ей волосы трепал. Я помню: бился пульс сильней, В часы, когда, бывало, с ней Сходились мы среди полей. Седеет локонов гагат, Всё отчуждённей вид и взгляд — Когда б вернуться нам назад! Когда б, любима и мила, Со мной ты годы провела; Когда б сейчас ты здесь была! И всё звучит сквозь смену сцен В моей душе без перемен «Когда б» — тот горестный рефрен. Мне в скачке нужен был рывок, Но не дождался и поблёк Мой верный призовой венок. И вот мелькают всё быстрей Видения прошедших дней; Не различает взгляд частей. Подсветку, что была красна, Сменяет пепла белизна; И снова ночь вокруг одна. 56
Ива или даже просто ивовая ветка — символ скорби в английской поэзии.
Январь 1860 г. [57]
ВАЛЕНТИНКА
Послана другу, который пожаловался, будто я был в должной мере рад видеть его, когда он приходил, но не обнаруживал тоски по нему, когда он отсутствовал.
Не может разве радость встреч По-настоящему развлечь, Коль не идёт о муках речь При расставанье? И дружества нельзя беречь На расстоянье? И я, заслыша дружбы зов, Всю радость должен быть готов (Хотя б она из пустяков) Отбросить ныне, Предавшись, по примеру вдов, Тоске-кручине? Велишь ли, чтоб, и хмур, и зол, Я скорбь вселенскую развёл, Коль мой обед ты не пришёл Делить со мною, Худел бы, не садясь за стол, Не знал покою? Но кто изведал дружбу, тот Одни ли слёзы предпочтёт? Бродить как призрак станет днём, А ночью тёмной Не сможет он забыться сном В печали томной? Влюблённый, если пару дней Любимой не узрит своей, В пучину не спешит скорбей; Он мудр, уж точно: Он пишет мадригалы ей, Сносяся почтой. Когда ж иссякнут и стихи Иль, может, за его грехи В них станет больше чепухи, Глядишь — приспело Слать валентинку! Уж-таки Он знает дело. На сим — до встречи, милый мой. Когда ж увидимся с тобой (Не важно — через день-другой, Не так ли скоро) — Пусть взор исполнен будет твой Печали вздора.57
В первых строках этого стихотворения Кэрролл вспоминает родной домик на севере Англии в деревушке Дэрсбери, графство Чешир, где его жизнь текла до одиннадцатилетнего возраста, когда Чарльз Доджсон-старший получил новый приход в Крофте-на-Тизе (Северный Йоркшир); значительно возросшая к тому времени семья заняла там обширный дом, а сам юный Чарльз Лютвидж отправился в школу пансионного типа — сначала в ричмондскую, а потом в знаменитый Рэгби.
POETA FIT NON NASCITUR
«Ну как мне стать поэтом? Не зря ль я в рифмы влез? Всё ты: „Настройся, мол, на лад Гармонии небес!“ Ну, вот что, дядя, твой совет Мне нужен позарез!» Старик в ответ смеётся: Племянник — славный малый: Он распалился не шутя, И хоть немного шалый, Но поработать с ним чуть-чуть, Так будет толк, пожалуй. «Сперва ведь надо школу… Но ты-то — не простак; Берись за дело! Сладим мы С поэзией и так: Душевный трепет тренируй — Простой, но верный шаг. Кромсай любую фразу, Что сразу в стих нейдёт; Расставь, как просятся, куски — В порядке иль вразброд, А их логическую связь Не принимай в расчёт. Да литер ставь, племянник, Побольше прописных. Абстрактные понятия Пиши, конечно, с них: Ведь Красота, Природа, Бог Любой украсят стих. Коль описать желаешь Ты контур, звук иль цвет — Не прямо, но намёками Преподноси предмет, Как бы сквозь мысленный прищур На белый глядя свет». «Пирог опишем, дядя, И в нём бараньи почки: „О, как влечёт курчавый скот В пшеничной оболочке“». — Старик воскликнул: «Молодец! И это лишь цветочки! Годится соус „Харвиз“ Для птицы, рыбы, мяса. Вот так же есть эпитеты — В любом стихе сгодятся. „Пустых“, „отцветших“, „диких“ слов Не стоит опасаться». «Готов примкнуть я, дядя, К такому уговору. „Пустой и дикий путь ведёт К отцветшему забору“... » — «Постой, племянник, не гони, Хотя я рад задору. Словечки те — что перец К читательскому блюду. Их понемногу рассыпай И равномерно всюду, Когда ж насыпаны горой, То быть, конечно, худу! Затронем напоследок И разработку темы. Пускай читатель в ней берёт, Что сам найдёт, ведь немы- Слимо разжёвывать ему, В чём суть твоей поэмы. Читателя терпенье Проверить можешь сам. Являй ты небрежение И к датам и к местам. И вообще, любой туман Полезен будет нам. Но положи пределы, Для мысли заводной, И разбавляя там и сям Творение водой, Сенсационной заверши — Ударною — строфой». «Сенсационной? Боги! Не понимаю, сэр! О чём я должен в ней писать И на какой манер? Уж будь любезен, приведи Хотя б один пример». Лукаво подмигнула Рассветная роса. Старик, застигнутый врасплох, Отвёл свои глаза. «Театр Адельфы посети — Увидишь чудеса В спектакле „Коллин Боум“; Сенсаций место — там. Как раз по слову Бусико — Не зря твердит он нам: История да будет Свист, А жизнь да будет Гам. Ну что ж, опробуй руку, Пока фантазий дым… Но внук докончил: «И затем Печатать поспешим: В двенадцатую часть листа С тисненьем золотым!» Смотрел с улыбкой дядя: Племянник сам не свой Налил чернил, схватил перо Дрожащею рукой — Но вот печатать… Покачал Седою головой [58] . 58
Название переводится как «Поэтами не рождаются, а становятся» (лат.). Упоминаемый в стихотворении Дайон Бусико (Дайонисиус Ларднер, 1822—1890) — ирландский актёр и драматург, также автор инсценировок романов и переделок пьес других авторов. «Коллин Боум» — пьеса Бусико.
ДОЛОЙ МОРЕ
С подозрением я отношусь к пауку, Собак не люблю на своре, Подоходных налогов терпеть не могу, Но ненавижу — море. Если на пол солёной водицы пролить — Вздор, но речь не о вздоре: Если мысленно пол ваш на милю продлить — Будет почти что море. Если за нос собаку укусит оса, Псина утихнет вскоре. А представьте, что воет четыре часа — Это почти как море. Как-то снились мне тысячи нянь и детей; Каждый малыш в задоре Мне махал деревянной лопаткой своей — Подняли шум, как море. Кто, скажите, лопаточки те изобрёл? Кто их строгать спроворил? Лично я полагаю, что либо осёл, Либо любитель моря. Я согласен, красива порой волна И «парус в пустом просторе»... Но, положим, что качка вам очень вредна — Тут уж вам не до моря. Как известно, жучок под названьем «блоха» С нами в извечной ссоре. Где сильней от него пострадают бока? В номере возле моря. Если в чашечках вас не пугает песок, Солёная горечь — в споре, Если в яйцах любезен вам тины душок, То выбирайте море. Если любы вам камни и любы пески, И с ветром холодным зори, Если любы вам вечно сырые носки — Рекомендую море. Кстати, есть у меня с побережья друзья, С такой теплотой во взоре! Одному удивляюсь в их обществе я: Любит же кто-то море! Позовут на прогулку — устало плетусь, На кручу взойду не споря; А когда невзначай я с утёса свалюсь, Ловко предложат море. Всё бы им потешаться! И поводы есть: Смеются, не зная горя, Стоит мне поскользнуться и в лужицу сесть — Их уж подложит море. ОДА ДАМОНУ
(От Хлои, которая всегда его понимает)
«Вспомни вечер один, вспомни тот магазин, Где впервые увидел ты Хлою; Ты сказал, я проста и чертовски пуста, — Поняла я: любуешься мною. Покупала муку я тогда к пирогу (Я затеяла ужин обильный); Попросила чуток подержать мой кулёк (Чтоб увидеть, насколько ты сильный). Ты рванулся бегом вместе с этим кульком Прямо в омнибус — помнишь, повеса? — Про меня, мол, забыл, — но зато сохранил Ты ни много ни мало три пенса. Ну а помнишь, дружок, как ты кушал пирог, Хоть сказал, он безвкусен и пресен; Но мигнул ты — и мне стало ясно вполне, Что тебе не пирог интересен. Помню я хорошо, как услужливый Джо Нам на Выставку взял приглашенья; Ты повёл нас тогда „срезав угол“ туда, И в неё не попала в тот день я. Джо озлился, смешной, — вышел путь, мол, кружной; Но пришла я тебе на подмогу. Говорю: таковы все мужчины, увы! — Вечно смыслу в делах не помногу! Ты спросил: „Что теперь?“ (Заперта была дверь — Мы, смеясь, постояли перед нею.) Я вскричала: „Назад!“ И извозчик был рад: На тебе заработал гинею. Сам-то ты повернуть и не думал ничуть, А придумал ты (верно, в ударе): Раз откроется вновь завтра в десять часов, — Подождать. И мудрец же ты, парень! Джо спросил наповал: „Если б кто помирал, Тут и ты бы проткнул его пикой — Сам-то будешь казнён?“ Ты сказал: „А резон?“ — И ко мне с той загадкой великой. Я решила её, — вспоминай же своё Удивленье: „Во имя закона“. Ты подумал чуть-чуть, ты поскрёб себе грудь И сказал с уважением: „Вона!“ Этот случай открыл, как умишком ты хил (Хоть на вид и годишься в герои); Позабавится свет, больше пользы и нет От тебя — так не бегай от Хлои! Впрочем, плох ли, хорош, а другой не найдёшь, Кто тебя выгораживать рада. Ох, боюсь, без меня не протянешь и дня; Так чего же ещё тебе надо?» [59]59
Один из мотивов данного стихотворения — посещение первой Всемирной промышленной выставки, располагавшейся в лондонском Гайд-парке. Хлоя и Дамон — частые для викторианской поэзии обобщённые имена персонажей любовной лирики.