Шрифт:
Но казах не слышал; сбросив шапку, он все гонял по двору Шайтана, с которого шматками летела шерсть. Исходя пеной, пес уже не гавкал, а только подвывал, стараясь нырнуть в конуру.
— Шаграй!..
— Чего орешь! — прикрикнул на жену Дойкин. — Не видишь, уму-разуму поучают божью тварь!
Слегка приподняв на прощанье шапку, Дмитрий двинулся к калитке. И когда вышел он со двора, Алексей Фаддеич приказал Софе:
— Пошли Антоновой Елене еще харчи.
— Опять... — возразила было Софа.
— Пошли, говорю!
Немного подумав, он спросил жену:
— Сколько раз посылала?
— Четыре, а всего уже — два пуда муки, фунтов пять масла да яиц с полсотни.
— Еще пошли пшеничной, да побольше. Масла ей побольше. Пусть выздоравливает! Не жалей, дурында, добра. Добро и родит добро... А я запишу Антону. Вот и опять он со мной. Поняла?..
Дмитрий проворно шагал домой. Он был доволен столь неожиданным и благополучным исходом разговора с Дойкиным.
«И тулуп с долгов снят, — легко думалось ему, — и на лов договорился... Останний раз выбегаю в море от Алексея Фаддеича. Останний!»
Ему припомнился вчерашний разговор с Сенькой и Яковом: порешили они, если в ближайшие дни не приедут из района Буркин и Андрей Палыч, выходить в море кто как может.
«Теперь бы только еще Сеньке упроситься к Захару Минаичу или к кому другому — и шабаш! Яшка-то как-нибудь сам соберется на лов. А воротимся с моря — и артель начнем собирать!»
Подняв с земли камышинку и помахивая ею, Дмитрий еще быстрее зашагал домой.
А со стороны двора Алексея Фаддеича все громыхала проволока и слышался жалобный вой Шайтана.
«Тулуп в полсотню ценился, — продолжал рассуждать Дмитрий. — А за Рыжего, что околел, мне семьдесят пять целковых записано. Ну, муки с сахаром на пятерку какую я взял. Вот и выходит, Алексею Фаддеичу я остаюсь должен всего-навсего четвертной билет...»
Дмитрий вспомнил, что уже давно не проверял свою сохранность, которая была запрятана в чулке матери.
Во время его болезни, после относа, мать брала из этой сохранности то на продукты, то на лекарство для сына, два раза нанимала подводу для поездки в район за доктором, — Дмитрий наотрез отказался от услуг бабки Анюты.
Когда он поднялся и подсчитал деньги, вместо полутораста целковых, оказалась только сотня с червонцем да пятерка.
После мать еще тратила на Дмитрия, а потом у сестры умер ребенок, мать давала взаймы дочери на похороны...
Теперь Дмитрий не знал, сколько же точно целковых хранится в чулке матери.
И он в тревоге распахнул калитку.
Во дворе сестра с мужем садили сети. Во всю длину двора были натянуты между шестами хребтины, — к ним ловец и рыбачка пришивали сети, быстро работая игличками с намотанной на них пряжей.
— Дома маманя? — спросил Дмитрий, поднимаясь на крыльцо.
Ни сестра, ни Егор не ответили; они торопились закончить посадку сетей, — к вечеру Егор должен был выйти на лов.
Дмитрий открыл дверь в сени.
— А ты ноги-то вытирай! — сердито крикнула сестра.
Мать сидела у окна и латала парус.
Пройдя к старухе, Дмитрий отшвырнул край полотнища под стол, намереваясь опуститься к ногам матери.
— Ой, чего ты, Митек? — встревожилась мать. — Чего ты, родной?
— Сохранность хочу проверить.
— Сейчас...
Старуха отстранила сына, нагнулась и вытащила из-за чулка сверток.
Дмитрий, громко дыша, развернул дрожащими руками над столом серый платок.
Заметив, что в окно могут подсмотреть со двора сестра и Егор, он сунул платок под фуфайку и направился к двери, торопливо говоря на ходу:
— Я к себе, маманя, пошел, там и проверю. А ты после зайди.
— Хорошо, хорошо, родной, — тихо откликнулась старуха и, вздохнув, нагнулась, чтобы поднять спущенный чулок.
Дмитрий прошел в конец двора и скрылся в своей мазанке.
Не раздеваясь, он развернул на столе платок и быстро пересчитал деньги.
— Вот так так! — и устало опустился на табуретку. — И сотни даже нету! Только шесть червонцев, две пятерки да целковый!
И долго тоскующим взглядом смотрел он на окно, — там, на камышовом заборе, ворона старательно чистила перья.
Глава четвертая
На берегу у столба с маленькой, игрушечной крышей, похожей на опрокинутый гробик, стоял, заложив руки за спину, Алексей Фаддеич; под гробиком висела почерневшая икона Николы-чудотворца.