Бойцы НОАЮ и партизаны по всем признакам готовились устроить нам торжественную встречу. А теперь уныло топтались вокруг беспомощно завязшей в грязи огромной стальной птицы. Они переговаривались друг с другом, видимо обсуждая, как выручить машину.

–  Друже капитан, - обратился ко мне по-русски командир роты, - сейчас мы поможем вытащить авион из болота!

Вокруг самолета собралось довольно много женщин с букетами цветов в руках.

Местность, где мы совершили посадку, была на редкость живописной: бурная горная речушка с горным кустарником на берегах извивалась по долине километров в пятнадцать шириной. Долину окружали горы, заросшие роскошными хвойными лесами. Красочной мозаикой глядели пестрые цветы. В высокой траве стрекотали кузнечики, перекликались птицы. Под самыми облаками медленно парил огромный горный орел, которого я с первого взгляда принял было за вражеский истребитель…

Однако мне было не до красот природы: нужно найти выход из создавшегося положения. Советы поступали самые разные, но неподходящие, так как все они требовали большой затраты времени.

Наконец созрело решение. Вспомнились детские годы, пастушество: не раз приходилось наблюдать, как вытаскивают коров из трясины - болот у нас на Смоленщине хватает… Я прикинул в уме, сколько может весить мой облепленный грязью самолет, и полученную величину разделил на среднюю подъемную силу взрослого человека. Затем обратился к стоявшему рядом со мной комиссару батальона Стишевичу Обраду:

–  Друже капитан, мне нужно двести бойцов, сюда, к самолету. Можно?

–  Хоть тысячу, если понадобится!
– отозвался старший партизанский командир.

(Тут следует оговориться, что фамилии югославских [85] партизанских командиров я узнал и записал позже; тогда на это времени не было.)

И мы стали действовать. Прежде всего принесли две широкие длинные доски. Партизан, выделенных нам для помощи, я разбил на четыре «бригады»: первая тянула самолет за тросы, прикрепленные к осям колес; другая подталкивала его сзади; третья, упершись в плоскости, фюзеляж, стабилизатор и подмоторные рамы, старалась приподнять машину; четвертая бригада (она первой включилась в работу) откидывала лопатами густую грязь, в которую погрузилось шасси.

Я командовал по-бурлацки:

–  Эх, раз - взяли! Еще раз - взяли!

–  Айда, напред!
– подхватили по-своему бойцы.

С большим трудом удалось приподнять самолет и подсунуть концы досок под колеса. К этому времени женщины и подростки успели связать из гибкого кустарника щитовой настил. Машину опять раскачали, еще немного приподняли, подтянули, подтолкнули. И колеса, полностью вырвавшись из густой болотной жижи, оперлись на доски. Дальше дело пошло быстрее. Теперь шасси стояло на твердой опоре, самолет втащили на плетеный настил.

Попросив всех отойти от корабля, механик Борис Глинский запустил моторы, и на этот раз уже не мускульной силой двухсот человек, а тяговой силой моторов самолет выскочил вперед на твердый грунт. Громкое «ура» огласило ущелье…

–  Мы грустно оглядывали самолет: по внешнему виду он и правда несколько напоминал тех трех коров, которых когда-то при мне на родной Смоленщине вытаскивали из трясины. Грязи на нем налипло столько, что с такой дополнительной нагрузкой и взлететь-то было невозможно.

Объявили перекур. Бойцы НОАЮ и партизаны, довольные результатами своих усилий, разместились на земле живописными группами и затянули песню. Пели они замечательно! Переливами покатились по долине народные мелодии. Особенно волнующим было то, что звучали они в исполнении миролюбивых, но мужественных людей, которых германский фашизм оторвал от привычных мирных занятий и вынудил взяться за оружие. [86]

Начались танцы. «Коло» извивающимися кольцами вертелось все быстрее и быстрее…

Пока звучало «Коло», я поговорил с Обрадом и другими партизанскими командирами, благо один из них говорил по-русски, расспросил, в чем они особенно нуждаются, каково военное положение в этих местах.

Пора было покидать гостеприимных товарищей, день клонился к вечеру. Закончили очистку машины от грязи, запустили моторы. Взлет оказался очень сложным: площадка крошечная, да еще часть заболочена. Я зарулил в крайний конец площадки, противоположный болоту. Удерживая машину на тормозах, я дождался максимального оборота моторов и лишь после этого начал разбег. Длинными показались мне эти считанные секунды. Оторвались. Почувствовав, что самолет уже летит над землей не с опущенным хвостом, а в горизонтальном положении, я постепенно, метр за метром, стал набирать высоту.

Народ бежит за нами, подбрасывая вверх пилотки. Привет вам, герои-бойцы, привет тебе, благодатный край!

Почти сразу попали в полосу дождя. В полумраке веду самолет по приборам. Наконец посветлело, вдали показалось море. А через несколько минут раскрылся прибрежный ландшафт, острова Далмации. На запад идем бреющим полетом, прижимаемся к морю, на фоне которого самолет невидим для истребителей противника, летим над самыми гребнями волн.

Через час достигли базы. Первым на аэродроме встретил нас Саша Шацкий. Он очень волновался. Не мог простить себе, что послушался меня и оставил в беде.