Отношения с отцом сложились после истории с чашкой. Егор запомнил её до мелочей, хотя ему было тогда четыре года.

С вечера Лёлька хныкала и капризничала. Мама поставила ей градусник и ужаснулась. Чтобы сбить температуру, девочке дали лекарство и сделали компрессы на лоб и на запястья. Она заснула, но утром температура поднялась ещё выше.

Мама металась по квартире, собирая какие-то вещи, а отец лихорадочно названивал по телефону. Егор в ужасе забился в угол кровати, накрылся одеялом с головой и не вылезал. Ему было очень страшно за сестрёнку. А ещё, что уж там скрывать, за свою новую уютную жизнь.

Наконец в дверь позвонили. До Егора донеслись взволнованные голоса родителей и успокаивающий незнакомый бас.

Через несколько минут дверь хлопнула, и в комнате появился отец.

– Не бойся, – сказал он Егору. – С Лёлей всё будет хорошо.

Егор высунул нос из-под одеяла:

– А где она?

Отец помолчал, будто что-то решая про себя.

– В больнице. Мама уехала с ней.

Егор посмотрел на отца и всхлипнул:

– А ты?

– А я сегодня останусь дома, – объяснил отец. – С тобой.

Худо ли бедно, но день шёл своим чередом, и на завтрак Егор получил привычную овсянку. Он умял её всю до крошечки, выпил кружку молока и молча сидел на кухне. Отец куда-то вышел, и Егору было, с одной стороны, спокойнее, а с другой – тоскливей. Чтобы развлечься, он посмотрел в окно. На высокой берёзе сидела стая незнакомых птиц. Птицы были крупнее, чем привычные воробьи, но мельче, чем вороны. На голове у каждой торчал хохолок, а на кончике хвоста – жёлтые пёрышки. Егор приподнялся на стуле, пытаясь рассмотреть птиц получше. Стул покачнулся. Егор хотел ухватиться за стол, но вместо этого задел растопыренными пальцами чашку из-под молока.

Стул вернулся на место. Егор не упал. Но вот чашка… Сказочно красивая чашка с медвежатами покатилась по клеёнке и со звоном рухнула на пол. От ужаса Егор зажмурился.

Он не помнил, кто и когда внушил ему, что бить посуду – очень нехорошо. Даже не просто нехорошо, а это почти преступление. Но мысль сидела в голове крепко.

Открыв глаза, Егор с ужасом рассматривал крупные и мелкие осколки. Получилось, сам того не желая, он совершил преступление. А что бывает с преступниками? Точно Егор не знал. Может быть, их наказывают ремнём? Или запирают в тёмной кладовке? Или выгоняют из дома?

От этой догадки Егор заревел в голос.

Отец вбежал в кухню.

– Что? – спросил он, испуганно уставившись на Егора.

Егор громко икнул и молча ткнул пальцем в осколки.

– Чашка…

– Чашка? – удивился отец, а потом посмотрел под стол и всё понял. – Чашка разбилась?

Егор кивнул и заревел ещё громче.

– Ты порезался? – спросил отец.

Егор помотал головой.

– Испугался?

Егор помотал головой снова.

– А почему рыдаешь?

Егор собрался с силами и признался в том, что и так было ясно.

– Это я, – выдохнул он. – Я её задел рукой и разбил.

Егор думал, что теперь случится самое страшное. Но вместо этого страшного отец подхватил его на руки и посмотрел прямо в глаза:

– Тебе жалко чашку? Хочешь, мы сейчас же пойдём в магазин и купим такую же?

От удивления Егор икнул и перестал реветь.

– Пойдём и купим? – переспросил он.

Значит, отец вовсе не считает разбитую чашку преступлением? Значит, он просто решил, что Егор плачет о превратившихся в осколки мишках? Похоже, здесь живут совсем по другим правилам, чем в детском доме.

Не веря своему счастью, Егор кивнул.

Такую же чашку в магазине они не нашли. Зато на витрине Егор усмотрел бокал с корабликом. Он понравилось ему даже больше, чем прежние мишки. И, конечно, отец купил его и торжественно вручил Егору.

– Больше не будешь плакать?

– Не-а, – улыбнулся Егор и потёрся носом об отцовскую куртку.

Оказывается, папа ни капельки не страшный. Уж теперь-то Егор точно знал, что он на его стороне!

Вечером приехала бабушка Аня, и Егор совсем развеселился. К тому же из больницы позвонила мама и сказала, что Лёлька чувствует себя гораздо лучше.

Через неделю они вернулись, и жизнь для Егора стала опять спокойной и счастливой. А по вечерам, когда с работы возвращался папа, Егор бросался к нему и взахлёб рассказывал обо всех своих новостях. Отец слушал, трепал Егора по затылку и давал дельные советы. Какие мог дать только мужчина мужчине.

Страх перед детским домом был давним, почти забытым. Но стоило о нём вспомнить, тот проснулся и зашевелился, будто только иждал первой возможности. Из крохотного и незаметного он за считанные минуты превратился в огромный пульсирующий комок, стоящий в горле и едва дающий дышать.