–  Да, можно, товарищ командир.

–  Так!
– протянул Ячменев, довольно посмотрев на начальника штаба, - хорошо бы в бою выручать друг друга с такой поспешностью.

–  Я думаю, Семен Павлович, поверить им можно, - добродушно ответил до сего времени молчавший начальник штаба.

Командир полка ничего не сказал, неторопливо прошел к противоположной стене, повернулся на каблуках, словно на парадном плацу, и подошел к нам.

–  Трое суток ареста, лейтенант, а вам, старший лейтенант, выговор, и можете идти.

–  Есть!
– одним дыханием ответили мы и, четко повернувшись [48] кругом, строевым шагом направились к выходу.

Шел уже первый час воскресенья 22 июня. Усталый и возбужденный, я лег в палатке не раздеваясь, заснуть сразу не смог. Что-то смутно тревожило меня. Однако тишина убаюкивала, и я забылся в тяжелом сне.

Проснулся от надрывного воя сирены. Почти сразу раздался рев моторов истребителей дежурного звена.

–  Тревога!… Тревога!… Тревога!… - катились эхом по опушке леса голоса дневальных. Вскочив с койки и надев сапоги, я выбежал из палатки. Везде, куда только хватал глаз, увидел летчиков, техников и младших специалистов, спешивших на стоянки своих самолетов. С ходу вырулив на взлетную полосу, в небо поднялось дежурное звено полка.

Летчики нашей эскадрильи, проверив готовность своих самолетов, стали подтягиваться к стоянке моей «Чайки», выжидательно посматривая в мою сторону. Мне трудно было сейчас что-либо объяснить им. А Петрову уже не терпелось высказать свое мнение по поводу тревоги:

–  Ну, что приуныли, пилоты? Не будет нам покоя от нового комдива. Сам он бомбардировщик, воевал в Испании. Вот и проверяет боевую готовность по воскресеньям. Там у них…

Разговор оборвался из-за необычного гула, доносившегося в дальнем, невидимом за кустарником конце аэродрома. Он напоминал звук набегающей морской волны различной высоты, то громче, то глуше. Самолеты! Все вглядывались в подернутый утренней дымкой горизонт, пытаясь определить их тип:

–  Похоже, не наши.

–  Двухмоторные.

–  Где?

–  Да вот смотри, за городом, на горизонте. [49]

Из- за темно-серой полосы горизонта выползали силуэты трех самолетов. Высота их полета была не больше 500 метров. Они разворачивались прямо на центр аэродрома, где около взлетно-посадочной полосы в линейку стояли истребители четвертой авиаэскадрильи.

–  Смотрите, смотрите, товарищи!
– крикнул Лященко.
– Самолеты на наших бомбардировщиков СБ похожи.

–  А может быть, провокация?

–  Нет, братцы, это…

В эту минуту в районе самолетов четвертой эскадрильи раздались оглушительные взрывы. Ошеломленный Петров так и не досказал своей мысли. Осколки зашелестели высоко над головами, к счастью никого не задев. Люди, еще не веря, что случилось страшное, непоправимое, отхлынули в лес. Бомбардировщики с черными крестами на желтой полосе светло-серых крыльев, а на киле - с мальтийским крестом стали плавно разворачиваться над аэродромом.

В это время дежурное звено наших истребителей стремительно настигало их. Командир звена старший лейтенант Кузьмин по инструкции, покачивая самолет с крыла на крыло, приблизился к фашистским «Хейнкелям-111».

Звуки пулеметных очередей разрезали воздух. Все произошло молниеносно: «Чайка» Кузьмина, вздрогнув всем корпусом, замерла в отчаянном усилии удержаться в воздухе, задымилась и, начав падать, рухнула на окраине аэродрома. Высоко в воздух взлетели комья земли. Мы с оцепенением смотрели на пылающий костер.

Техник самолета Кузьмина с криком: «Убили, убили, гады!», размахивая кулаками в сторону удалявшихся вражеских бомбардировщиков, побежал к месту гибели [50] своего командира. Его никто не остановил. Все понимали, что это неутешимое горе.

Летчики плотным полукольцом обступили меня. Надо было что-то сказать, но горькая спазма подступила к горлу. Я тихо подал команду:

–  По самолетам!

Наша эскадрилья в составе двух звеньев (третье - дежурное) взлетела последней, и занимать общий боевой порядок пришлось на маршруте полета. Вижу и чувствую волнение летчиков, которые никак не могут удержать нужные дистанции и интервалы в строю. А мои ведомые - лейтенанты Лященко и Скоробогатов - так прижались к моей «Чайке», что хорошо видны их сосредоточенные, напряженные лица. Плавным движением руля поворота и рукой показываю, что надо отойти подальше. Их понять можно: это первый боевой вылет.

Летим в направлении города Луцка. Приблизились к нему на максимальной скорости на высоте 1000 метров. В разных концах города дымят разрушенные дома. На железнодорожных путях факелом полыхает цистерна с горючим. Все заволокло дымом.

До боли в глазах всматриваюсь в воздух. «А где фашистские пираты?… Опоздали… Опоздали…» С тяжелым чувством возвращаемся на свой аэродром.

В это время со стороны солнца блеснули силуэты самолетов с обрубленными крыльями и вытянутыми фюзеляжами. «Мессершмитты»! Разворачиваю свою шестерку в сторону врага. Но неприятельские самолеты боя не принимают и с полными оборотами моторов, отчего они дымят, уходят в сторону границы. Преследовать было бесполезно: у них скорость выше, чем у наших «Чаек».