–  Болван, растяпа!
– визгливо крикнул он дежурному полицаю.
– Эти ироды уничтожили ценный документ. Но ничего! Языки у них остались. Заставим заговорить!

Староста и полицай ушли. Я задумался над тем, как нам себя вести. Было ясно, что полицаи нас с кем-то спутали и что эта ошибка не сулит ничего хорошего. Я поделился своими мыслями с Рощиным. Михаил, впервые попавший в такой переплет, заволновался.

–  Будет номер, если нас приняли за настоящих разведчиков. Чикаться не станут, раз-два - и к стенке.

–  Остается одно, - сказал я, - выдавать себя за беглецов из Лебединского лагеря. Проверять будут вряд ли. К тому же пленных, как я слышал, должны были увезти из Лебедина. Говори, что ты из Гомеля и [107] пробираешься домой. Гомель ведь лежит почти в направлении нашего движения.

–  Этих кретинов я не боюсь. Но ведь они наверняка передадут нас фашистам.

Двое суток просидели без пищи и воды. На третий день загромыхал засов.

–  Эй, кто из вас помоложе, - крикнул полицай, - выходи!

Вышел Рощин. Вернулся он минут через двадцать, придерживая рукой разбитую скулу.

Потом наступил мой черед.

В комнате за шатким столиком важно восседал староста. Перед ним лежали лист чистой бумаги и револьвер. У окна, широко расставив ноги, стояли двое полицаев.

–  Гляди, - сразу начал староста и узловатыми сморщенными пальцами погладил револьвер.
– Будешь запираться, сразу пулю в лоб. А теперь отвечай. Обернись. Видишь парашюты?

–  Вижу.

–  Ваши?

Парашюты были советскими, я хорошо знал эту систему. Свой первый прыжок я совершил на таком же парашюте. Все стало ясно. Советских разведчиков забросили в глубокий тыл врага, полицаи нашли где-то у Сейма парашюты и, наивно полагая, что хозяева вернутся за своим добром, стали караулить их. А тут подвернулись мы с Рощиным.

–  Парашюты действительно наши, советские, - ответил я, - но к нам они не имеют никакого отношения. Мы пленные и идем домой, в Гомель.

Я вспомнил, что у меня сохранился регистрационный листок Полтавского лагеря, достал его из кармана и протянул старосте. Он мельком взглянул на документ.

–  Можешь выбросить его кошке под хвост. Отвечай, с каким заданием прибыли?

–  С единственным - перемахнуть Сейм и добираться домой.

–  Та-ак… И ты упираешься, - староста посмотрел на одного из полицаев.

Тот шагнул ко мне. [108]

–  Брось, - остановил его староста.
– Раз стукнешь - и от этой дохлятины ничего не останется. Он, видимо, главный. Надо его к немцам живым доставить.

Староста замолчал, явно не зная, как дальше вести допрос, пододвинул на край стола бумагу и лениво приказал:

–  Подписывайся.

На листке крупными буквами было выведено: «Протокол допроса советских диверсантов, пойманных полицией села Хияски». Дальше стояло число, месяц и год.

–  Тут же ничего нет, - запротестовал я.

–  Отказываешься, значит?

–  Отказываюсь. Мы пленные, идем в Гомель.

–  Ну и черт с тобой!
– неожиданно выкрикнул староста, смахивая бланк протокола и револьвер в ящик стола.
– Запрягай, Мыкола, две подводы. Бери этих субчиков и вези в Бурынь. В фельджандармерии их и без бумаги примут. Там они живо заговорят.

В застенке

Нас связали по рукам и ногам.

Моим возницей оказался полицай Микола. Когда телеги выбрались из села, я обратился к нему: - Далеко до Бурыни?

–  Как привезу, так узнаешь.

–  Трудно ответить?

–  Молчи, чтоб тебя!… - полицай выругался.
– Не велено с предателями балакать.

–  Так ты же балакаешь.

–  Ну, значит, сам того не желаючи…

–  Послушай, полицай, а ведь мне не следовало с тобой говорить.

–  Это почему?
– Микола обернулся и с интересом посмотрел на меня.

–  Не догадываешься?
– я решил позлить этого дурня.

Почуяв что-то неладное, Микола свел на переносице густые брови, шевелюра его еще больше налезла на лоб, оставив лишь узенькую полоску кожи с двумя жирными морщинами. [109]

–  А ты пораскинь мозгами. Спроси себя, кто ты? Полицай задумался, почесал в затылке всей пятерней и медленно вымолвил:

–  Человек.

–  Малость есть, - согласился я.

–  Что значит «малость»?
– настороженно спросил он и погрозил кнутом.
– Ты смотри, а то огрею!

–  Малость - это руки, ноги, ну и в какой-то мере голова.

–  Гы-гы, - хмыкнул Микола.
– Голова - это главное.

–  А ты уверен, что главное у тебя голова?

Полицай побагровел.

–  Главное у тебя брюхо и трусость, - быстро проговорил я.
– А в конечном счете законченный ты подлец и предатель.