— Мы? — Руслан чуть не вскипел от ее наглости. Все-таки как-никак она была его женой.

— А почему нет? Ты же не ревнуешь? Тебе же все равно? И это даже не рога.

— Дура! Дура! Дура! Тебя сдадут с потрохами! — закричал Руслан и больно сдавил Катино плечо.

— Ты портишь мне товарный вид. — Она дернулась, но осталась абсолютно спокойной. — А по поводу Афины ты прав, она уже намекает. У нее нелады с матерью… Кафе, кредит… Но думаю, что этим козырем она не станет разбрасываться. Прибережет до парламентской сессии.

И сердце Руслана едва не остановилось. Это был не приговор, а самый настоящий конец. Тетя Афина не станет ждать сессии. Она не настолько умна и расчетлива, чтобы оценить свои будущие преимущества. Она живет здесь и сейчас. Живет. Живет? Руслан посмотрел на жену. Она спокойно и сосредоточенно выщипывала волосы под круглыми детскими коленями.

— Кстати, ты мне муж или не муж? — спросила Катя, поглаживая себя по тонким, чуть кривым ногам.

Он был ей муж. Он обязан был им быть, потому что не видел другого выхода. Потому что для него, для Руслана, жизнь могла продолжаться только в одном случае — при сохранении статус-кво. Он был уже не рад этому. Но он сам загнал себя в эту ловушку. Он был ей муж. И другого выхода просто не было.

Только теперь вот он ехал для того, чтобы окунуться в море по ту сторону своей жизни. В мелкое, теплое море, которого нет на карте. Его вообще нигде нет. И только он, Руслан, знает, как найти его теплые воды, его мягкую призрачность, его легкую предштормовую зыбь.

«Приезжай. Немедленно. Обязательно. Иначе…» Что иначе? Уже ничего не может быть иначе. Потому что другого выхода нет. Потому что… Между тем и этим нельзя перебросить мост. Но для того, чтобы чувствовать себя живым, Руслану нужно было время от времени окунаться в чуть соленые воды открытого им самим моря.

Это ему было необходимо. Это должно было случиться. Он научился нырять без акваланга. Осталось только разделить судьбу Ихтиандра. Руслан улыбнулся и резко затормозил…

Кирилла пришлось отпустить под подписку о невыезде. Этим занимался лично Глебов. «Никаких арестов», — сухо бросил он, и Петров по привычке, теперь уже по старой привычке, тихо согласился.

— Мы организуем за ним слежку. И в следующий раз возьмем его прямо во время преступления. Возьмем его с поличным. Только давай сегодня последишь за ним ты…

— Ненавижу тебя, Кузя, — отчетливо и медленно выговаривая слова, сказал Буцефал и, манкируя своими обязанностями, поскакал домой.

— Реформаторов и спасителей всегда ненавидели, — изрек Кузьма Григорьевич и пригорюнился. Ему вспоминались хорошие длинные вечера, когда Леночка конспектировала для него умные мысли, детективные методики и его собственные изречения. — Вот и все…

Он тряхнул рыжими волосами и зашагал к троллейбусной остановке. Ему во что бы то ни стало нужно было получить результаты экспертизы. Остались ли на фене скромной марки «Тефаль» отпечатки пальцев покойной Дарьи Матвеевой? И были ли там другие? Или все было смыто пеной для ванны? А перед этим заботливо стерто рукой убийцы. В том, что Дарья умерла насильственной смертью, Петров-Водкин нисколько не сомневался. Его Леночка была ревнивой до чрезвычайности. До безобразия. Там, в деревне Холодки… Там, в деревне Холодки, только две женщины из большой компании студенток обратили на молодого юриста свое благосклонное внимание. Одна умерла там же — тогда же. Другая — через пятнадцать лет. Как несправедлива порой бывает жизнь. Взрывная, темпераментная Лялечка тогда сводила его с ума. Она многих сводила с ума. Даже местный участковый лично приносил ей молоко и самогон, а для отвода глаз обхаживал Марью Павловну — «не подумали бы чего». А вот Даша… Даша была проще, смешливее и смелее. И однажды Кузя чуть… Чуть-чуть… Но это не считается… Только штаны были уже спущены, а Даша, вдруг вспомнив о требованиях гигиены, метнулась к колодцу за водой и там неожиданно для самой себя увлеклась созерцанием необыкновенного заката. Кузя ждал ее в кабинете, отведенном в сельсовете для милиции. А она, паршивка, моталась по селу с фотоаппаратом и щелкала все то, что казалось ей воплощением гармонии. Между прочим, он прождал ее всю ночь. А встретив следующим вечером, даже не поздоровался. На рассвете нашли Ляльку. Как раз на рассвете он решительно застегнул ширинку. Все. Но Леночка никак не могла узнать об этом… Или все же узнала?

— Что надо, Кузя? — Эксперт был в легком подпитии и небольшом раздражении. — Опять шукаешь? Блукаешь? Давай бумаги, шо тебе шось от меня надо взять.

Петров достал из-за пазухи бутылку водки и молча протянул коллеге по работе. Раньше эксперт работал на закрытом оборонном предприятии и считался гением в своей области. Только там, на оборонке, ему было скучно, а в милиции оказалось — весело. Люди кругом, разные люди — живые, мертвые, уголовники… Эксперт быстро освоил воровской жаргон и красиво наложил его на свой южноукраинский суржик. Кузьму Григорьевича коробило от его постоянной веселости, но другого, лучшего и более симпатичного в кадрах города просто не было.

— Отпечатки, — просительно произнес Петров. — На фене.

— Чьи? Фамилия? — огорчился эксперт.

— Дарья Матвеева.

— Завтра позвони. Сегодня я уже закончил. Я думал, ты ко мне как человек, посидеть пришел. — Он с умилением посмотрел на принесенную бутылку.

— Я пошел, — огорченно сказал Кузьма Григорьевич. Спорить с экспертом было бесполезно. Пить Кузьме сегодня совсем не хотелось. — В другой раз заскочу.

— Ну-ну, — вздохнул эксперт. — Будешь в морге, передавай привет Игорю Николаевичу. А на фене отпечатки есть. В одной плоскости, чуть стертые. Непорядок, в общем.

— Что «непорядок»? — вздрогнул Кузьма Григорьевич.

— Да фен — вещь прилично залапанная. Если им пользоваться, а не хранить как сувенир. На одной плоскости — мало. Маловато. А шо, муж ейный — лысый?

— Нет.

— Так тоже должен был сушиться… Ой, Кузя, и шуток ты не понимаешь, и сердце мне не разбиваешь. Иди уже, дай насладиться. Я сейчас отчетность по одной фирме проверяю, вот это тебе теорема Ферма. А отпечатки — чушь. Вещь скучная и системная. В следующий раз с тебя книга по бухучету. Договорились?