«Не думать, не мыслить, не анализировать». Он, мальчик из семьи очень пьющего инженера и очень педантичной работницы социального обеспечения, на сегодняшний день контролировал сеть бензозаправок, несколько «пищевкусовых», в смысле водочных, предприятий, имел отличный «опелек» и квартиру в многоэтажном элитном «зазаборном» доме. Сегодня Руслан был зятем великих и всемогущих. А вчера он просто носился по городу на роликах или на велосипеде, часами пропадал в «Интернет-баре», занимался созданием рекламных роликов и был свободным, нищим и счастливым. Он мог себе позволить все, что угодно, и даже не предполагал…

«Приезжай. Иначе…» Да, она могла все сломать, все разрушить. Одним движением пальцев, буквально щелчком. Без всякого труда… Для нее без всякого. И Руслан тут же получил бы назад все, что потерял, — свободу, Интернет и нищету… И все же он ехал, мчался, волновался и по-настоящему хотел ее видеть. И иногда — убить. Хорошо, что встречались они нечасто. Она как бы не злоупотребляла своей властью. Хотя наверняка догадывалась о ней.

«Не мыслить, не думать, не анализировать» — иногда не получалось. Внутри сидел черт, который считал прибыли и убытки. Причем доходы он считал по одной шкале — моральной, а расходы по другой — материальной. Получалось, что сладкая мягкая постель не стоила ничего. Но переехать в квартиру к сильно-сильно пьющему безработному инженеру и начать все заново в этом городе было невозможно.

Руслан продался. Продался задорого и, как выяснилось, навсегда. До гробовой доски одного из участников сделки — его самого, жены Катеньки, тещи или дяди Дамира. Про «навсегда» Руслан понял на похоронах тестя, которого живым ему видеть не приходилось.

Но похороны были роскошными. Когда «подснежника»-бомжа опознали как бывшего мужа Амитовой, дядя Дамир приложил все силы, чтобы он упокоился не только с миром, но и с почетом. На центральном, немножко еврейско-цыганско-бандитском кладбище собралось изысканное общество. Ему, обществу, показали дубовый гроб с окошком на крышке (на кой черт оно было нужно, если лица покойника все равно никто не видел), опускающий механизм, а не привычные простыни, черные шляпы с вуалями, а не примитивные косынки и ленточки. И еще было много сирени… Руслан отлично запомнил удушающий, слишком густой и волнующий запах этих цветов, которыми была устлана последняя дорога тестя. Тогда только Руслан нарушил протокол и принес тюльпаны. Дядя Дамир отозвал его в сторонку и нервно вырвал из рук цветы:

— Неужели ты думаешь, что я не мог бы привезти из Голландии самолет роз? Но если люди решили — сирень, значит, должна быть сирень.

— Хорошо, что не подснежники. — Неудачная шутка Руслана застряла в горле. Глаза дяди Дамира стали холодными и острыми, как лезвие ножа.

— Ну-ну, — сказал он.

На панихиду пригласили друзей покойного и предоставили им слово. Но те, подталкивая друг друга к микрофону, могли только размазывать пьяные сопли по лицу и бормотать: «Наш Толяныч, кореш наш, Толичек, все забогатеть мечтал, вот и забогател. Как же мы без тебя теперь заседать в Думе будем…» Бормотали, а сами косились в сторону, на бутылки, которые решено было оставить на могиле. Несколько слов сказала теща — Наталья Ивановна. «Прощайте, папа», — пролепетала смешливая Катенька. Дядя Дамир поморщился и достал из папки заранее подготовленную речь, из коей следовало, что дорогой покойник нанес своим уходом ощутимый удар не только отечеству, но и человечеству в целом. После каждого абзаца кореши умершего нервно перешептывались, отказываясь верить, что все это говорится об их Толяне. Наконец, люди Дамира вынуждены были отвести их в сторонку и вразумить.

А на поминки пригласили не всех — только избранных. Руслан вошел в их число. Ему простили тюльпаны, так как были страшно благодарны за внучку, которую Катя принесла в семью. И за его терпение. Он не поднял скандала, узнав, что у Кати гонорея. Правда, дядя Дамир собственноручно прибил племянницу так, что на скулу ей накладывали швы. Но в целом ничего — Руслану подарили новую машину и сочли инцидент исчерпанным. Там, на поминках, впервые зашел разговор о том, что пора Наташе во власть, в депутаты, в настоящую серьезную жизнь. И Руслан снова скомандовал себе: «Не думать», потому что мыслишка зародилась простая, но очень страшная — ведь негоже депутаткам иметь в мужьях бомжа. Чтобы мысли не отражались на лице, Руслан быстро напился. Он старался не поднимать головы. А когда поднял, то увидел призрак. То есть это был не призрак, а настоящая, живая Жанна, которую зачем-то (не иначе для проверки) тоже привезли на поминки. Внимательный дядя Дамир заметил, должно быть, что Руслан избегает семейных глебовских мероприятий, стараясь не встречаться с Жанной.

— А где оркестр? — спросил Руслан, обведя мутным взором присутствующих. — Почему без музыки? Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты услышь меня…

— Тихо. — Катя дернула его за штанину. — Тихо, на тебя все смотрят.

— Кто? — Руслан вытянул шею. — Слепцы и старцы? Это все Гомеры… Катя, это Гомеры, Мильтоны и Паниковские. — Он видел только глаза Жанны. Чужие, спокойные, безучастные.

Она бросила ему взгляд — в качестве гуманитарной помощи: «На тебе, убоже, что мне не гоже».

— Неправда, — громогласно заявил Руслан. — Это я ее бросил.

— Тихо, идиот, — горячо зашептала Катя. — Дядя Дамир подумает, что ты бросил меня. Понимаешь? Заткнись!

— А кто это — дядя Дамир? Ему в Америке бы руки никто не подал. Это здесь он — звезда Востока. А там — примитивный преступник, мошенник и гангстер. — Эту фразу Руслан выдал шепотом, сработал, видно, защитный механизм. А Жанна опять поглядела на него, теперь уже нежным, пронзительным взглядом.

Сердце Руслана забилось быстрее, а потом вдруг остановилось. Онемели плечо, лопатка, перед глазами пошли синие и красные круги, стало темно и страшно.

— Она — убийца, — прошептал Руслан, почти теряя сознание.

— Если бы ты был красной девицей, я бы подумал, что тебе стыдно, — сказал дядя Дамир, нависая над лежащим на столе, лицом в тарелке, Русланом. — А так, мальчик, давай выйдем и поговорим как мужчины.

Два крепких молодых человека подняли Руслана со стула, вытерли ему физиономию, осторожно расчесали волосы и донесли до беседки, которую строили в саду дяди Дамира по итальянскому проекту какого-то правнука Растрелли. Скорее всего, конечно, мошенника.