1925 год — по обвинению в создании контрреволюционной монархической организации арестованы выпускники Александровского лицея (так называемое «дело лицеистов»).

1926 год — дело офицеров Балтийского флота и «ордена мартинистов».

1927 год — дело офицеров лейб-гвардии Финляндского полка.

1928 год — за участие в кружке-семинаре профессора А. Мейера и К. Половцева, члены которого на своих встречах обсуждали вопросы религиозного характера, осуждены филолог А. Болдырев и литературовед М. Бахтин; спустя два года Бахтину заключение в лагерь заменили ссылкой в Казахстан.

1929–1931 годы — «Академическое дело». Фигурантами назначены видные члены Академии наук страны, в том числе историки С. Платонов и Е. Тарле.

1932 год — дело об антисоветской группе детских писателей, в которую, в частности, включены поэты Д. Хармс и А. Введенский.

1935 год — ликвидировано Общество бывших политкаторжан. Из Дома политкаторжан были выселены и подвергнуты репрессиям 132 семьи. Многие вновь, как и при самодержавии, оказались в ссылке. Из 144 квартир огромного жилого здания на Петровской набережной не опечатанными остались 12. Те, кто остался, горько шутили: «НКВД извлёк из нас квадратный корень» [33. С. 155].

1936 год — 28 января в «Правде» опубликована статья «Сумбур вместо музыки», подвергающая уничижительной критике оперу Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда»; 6 февраля в той же газете появилась статья «Балетная фальшь» с разносной критикой балета «Светлый ручей» на музыку того же композитора.

1940 год — арестован выдающийся учёный академик Н. Вавилов.

1946 год — постановление ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда" и “Ленинград”» с обвинениями А. Ахматовой и М. Зощенко в безыдейности и прочих идеологических преступлениях. Вслед за этим оба писателя исключены из Союза писателей и лишены средств к существованию.

1964 год — поэт И. Бродский как «злостный тунеядец» приговорён к пятилетней ссылке с применением обязательного труда.

Параллельные заметки. Насильственное выселение интеллигенции за пределы страны проводилось по прямому требованию самого Ленина. 19 мая 1922 года он писал наркому внутренних дел РСФСР: «т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим… Надо поставить дело так, чтобы этих “военных шпионов” изловить и излавливать постоянно и систематически высылать за границу”» [20. С. 103]. Обращает на себя внимание, что писатели и профессора оказались «военными шпионами», правда, в кавычках, но сути дела это не меняло. Уже 17 июля Ленин на ту же тему писал Сталину: «К вопросу о высылке из России меньшевиков, н<ародных> с<оциалистов>, кадетов и т. п.… надо хотя бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго… Делать это надо сразу… Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!.. Обратите внимание на литераторов в Питере…» [26. С. 203–204].

Характерно, что автор обоих посланий — человек, который в мае того самого 1922 года «на почве склероза сосудов мозга <перенёс> первый острый приступ болезни, приведший к ослаблению движений правых конечностей и потере речи. 28 мая лечивший Ленина врач А.М. Кожевников записал, что пациент почти не мог сказать целиком ни одной фразы, не знал, как воспользоваться зубной щёткой — брал за щетину» [26. С. 204].

Другое широко практиковавшееся средство борьбы с интеллигенцией — резкое сокращение свобод, существовавших в предыдущие десятилетия. Была запрещена свободная пресса, введена жесточайшая цензура, которой подвергалось всё, что печаталось в типографиях, вплоть до театральных афиш, систематически изымались из библиотек книги, не соответствующие сиюмоментным идеологическим предписаниям, по тем же причинам запрещались театральные постановки и концерты. Кроме того, были закрыты все частные учебные заведения, а также кружки, общества, даже кафе, чайные и рестораны, где привыкли собираться интеллигенты. В научных и учебных учреждениях, в общественных организациях устанавливалось жёсткое администрирование, с навязыванием политкомиссаров. В частности, ещё 2 сентября 1921 года декрет «О высших учебных заведениях» за подписью Ленина, ликвидировал автономию высшей школы, и отныне ректоры, другие вузовские руководители всегда назначались сверху.

Позже было утверждено и ограничение на саму творческую деятельность. Ею могли заниматься не те, кто имел талант, а те, кто имел «хорошую» анкету и являлся политически благонадёжным.

Эти ограничения сломали творческие судьбы не одного поколения и в итоге сформировали огромный пласт подпольной культуры, особенно значительный в Ленинграде. Именно андеграунд в поэзии, прозе и литературной критике, живописи, скульптуре и художественной фотографии, симфонической и рок-музыке осваивал новые формы искусства, запрещённые, как и сами авторы, официальными инстанциями. Вот небольшой отрывок из мемуаров известного ленинградского искусствоведа Михаила Германа, наглядно характеризующий уродливую реальность той несвободы, в которой были вынуждены существовать деятели ленинградской культуры: «Тогда (летом 1953 года, то есть уже после смерти Сталина. — С. А.) я ещё много рисовал, летом бродил по городу с альбомом. Но Вы, любезный читатель, думаете, что каждый мог выйти на улицу и рисовать? О, нет! Надо было получить в Академии <художеств> особую бумагу, этакий фирман с печатью, что студенту имярек разрешается рисовать, — и далее следовал перечень того, что разрешается. Иначе забирали в милицию, и хорошо, если только в неё» [14. С. 214].

На высшем государственном уровне усиленно проводилось внедрение вульгарно-социологизированного понятия интеллигенции как «прослойки общества». Такой подход был продиктован не только стремлением упрощать сложные социальные явления и процессы, но и попыткой вытравить важнейший, морально-нравственный, аспект уникального социокультурного феномена в российском обществе. Неслучайно настоящий гуманизм было объявлен только «пролетарским» («социалистическим»), мораль — «революционной» и «коммунистической», а слово «милосердие» было вообще вычеркнуто из советского лексикона.

Широко использовались такие средства в борьбе с интеллигенцией, как её публичное унижение, открытая дискредитация и даже шельмование. Уже в 1920-е годы при активном участии советской пропагандистской машины слово «интеллигент» получило синоним «обыватель», что трактовалось как озлобленный, ограниченный, никчёмный человек, не понимающий грандиозных преобразований, которыми живёт его народ. 9 октября 1918 года петроградский интеллигент Георгий Князев цитировал в своём дневнике статью из «Красной газеты»: «Почему интеллигенция не поняла Октябрьской революции? Интеллигенция оказалась невежественной в социальных науках, неподготовленной к пониманию великих общественных событий, не умевшей вдуматься в чёткие научные понятия из области социологии и истории, в понятие класса, характеристики империализма, классовой борьбы». «Оказывается, — с горечью комментировал этот пассаж автор дневника, — “законы-то об обществе” в кармане у рабочего. А косные интеллигенты это-то и проглядели» [24. С. 105].