20. Пирютко Ю. Питерский лексикон. СПб., 2008.

21. Синдаловский Н.А. Санкт-Петербург: Энциклопедия. СПб., 2008.

22. Устрялов Н.В. Судьба Петербурга // Москва-Петербург: pro et contra. Диалог культур в истории национального самосознания: Антология. СПб., 2000.

23. Филюшкин А. Статистический Петербург: Место города среди мировых столиц на рубеже XIX–XX веков // Родина. 2003. № 1.

24. Юхнёва Н.В. Евреи Петербурга в период реформ 1860-х годов: социально-демографическая характеристика // Петербург и губерния: Историко-этнографические исследования. Л., 1989.

25. Юхнёва Н.В. Многонациональная столица империи // Многонациональный Петербург: История, религии, народы. СПб., 2002.

26. Юхнёва Н.В. Многонациональный город в советское и постсоветское время // Многонациональный Петербург: История, религии, народы. СПб., 2002.

27. Юхнёва Н.В. Этнические группы и их общинная жизнь в старом Петербурге // Многонациональный Петербург: История, религии, народы. СПб., 2002.

Как жил Петербург-Ленинград, прежде чем узнал слово ««толерантность»?

По неписаным правилам петербургского патриотизма говорить об этом не принято. Но факт остаётся фактом: питерский бытовой национализм можно смело назвать ровесником самого города. Русская часть столичного населения всегда относилась к приезжим, и прежде всего к инородцам, с явной неприязнью. «Немчик», «полячишка», «жид», «французишка», «итальяшка» — все эти и подобные им пренебрежительно-уничижительные клички, издавна существовавшие в русском языке, здесь не были редкостью. Иногда обидные прозвища распространялись не только целиком на представителей какой-то национальности, но и на отдельные группы выходцев из того или иного народа. К примеру, в XIX веке уже упоминавшихся финских зимних извозчиков их русские коллеги звали «желтоглазыми», что, по признанию Всеволода Крестовского, «получает смысл брани, весьма презрительного и оскорбительного свойства» [17. Т. 1. С. 520].

Но, пожалуй, больше всех доставалось немцам и евреям.

Параллельные заметки. Разделение на «своих» и «чужих», когда первые априори считаются носителями чуть не всех положительных качеств, а вторые, наоборот, отрицательных и потому врагами, — атавизм, наследие, доставшееся нам от первобытных сообществ и получившее новое развитие с образованием в XVIII–XIX веках европейских национальных государств. Этот вечный порок человечества находится в одном ряду с такими недугами, как преступность, проституция, наркомания…

И сегодня признаки агрессивности на почве «свои-чужие» свойственны любой стране. Даже в самом благополучном обществе, гордящемся своей цивилизованностью, воюют между собой подростковые группировки, футбольные болельщики, представители отдельных родов войск: квартал на квартал, одна команда фанатов против другой, десантники против моряков… Спросите их: во имя чего? Они затруднятся с ответом: ««Ну, потому что это наши, а наши всегда лучше чужих», — ничего более вразумительного вы не добьётесь.

В общем, противоречия на этнической почве — болезнь, конечно, вовсе не петербургская и не российская, а всеобщая, в той или иной степени свойственная всем нациям. Причём поражает она как социально и нравственно отсталые слои социума, не отличающиеся к тому же высоким образованием и духовной культурой, так и высшее общество. В первом случае ксенофобия, как правило, способствует компенсации комплекса неполноценности: в стаде себе подобных ущербный индивидуум ощущает себя во сто крат сильней, а главное, не ведает ни страха, ни вины, ни ответственности. Таков патриотизм толпы, всегда основанный на ненависти. Во втором случае ксенофобия — обычно результат сословной спеси, снобизма и дурного воспитания.

Немцы — в основном балтийские — появились в новой столице при Петре I. После присоединения Прибалтики и до начала ХХ века они неизменно оставались в Петербурге наиболее крупной национальной общиной. Ещё Иоганн Георги в своём «Описании российско-императорского города Санктпетербурга и достопамятностей в окрестностях оного» (1794) отмечал, что в новой русской столице «немцы суть многочисленнейшие» из представителей всех диаспор. В XVIII веке их здесь насчитывалось от 5 до 15 тысяч, к 1840-м годам — до 30–40, а затем, вплоть до Первой мировой войны, — 45–50 тысяч [32. С. 84].

Впрочем, главное было не столько в их количестве, сколько во влиятельности, недаром в народе Петербург называли «немецким городом». Особенно сильно это ощущалось при Анне Иоанновне, когда Эрнст Бирон, при участии Бурхардта Миниха и Генриха Остермана, фактически управлял всей Россией. Кто не знает, какие тогда творились порядки и как страдал от них весь народ! Правда, в большинстве исторических трудов почему-то упускалось из виду, что все трое очутились у кормила власти не сами по себе, а по велению русских царей. Следовательно, дело было не столько в немцах, сколько в политических условиях страны, мучимой чередой сменявших друг друга на троне временщиков.