– - Отец-то твой никак заплакал, -- шепчет мне Немченок.

Мне стыдно за него, я возражаю.

– - Это ему ветром в глаза дует, -- говорю я горячо.
– - Он у нас, ты сам знаешь, какой: молотком слезы не вышибешь!.. Не может он плакать...

Но Мишка ладит:

– - Плачет, вот те крест! Гляди-ка: за нос все хватается!

Тогда я сам сквозь слезы говорю:

– - Погоди, и твой заплачет, как черед дойдет... осталось три двора...

– - Мы с утра отплакались все разом, -- говорит Немченок.
– - Отец нас матом, а мы -- в голос... Отец говорит: "Надо давиться", -- а мать говорит: -- "Добрые люди скотинку прячут, где получше, а не давятся..." Отец корову и жеребенка свел в овраг, а большую свинью, говорит, девать некуда и заревел: "Черти, говорит, сожрут ее, а не мы",-- а мать говорит: "Бог милостив, Лексеич..."

Наклонившись к уху, Мишка шепчет:

– - Отец свинью-то все-таки зарезал... Не паливши, понимаешь, в омет ее... На куски да в омет... Идем, я покажу...

Начальники пошли обыскивать наш двор, а мы с Немченком -- за сарай, в ометы.

– - Сюда, сюда! В среднем!
– - кричал Мишка.
– - С того краю!

Увязая по живот в снегу, он бормотал:

– - Сейчас я покажу тебе, где наша поросятина лежит, сейчас ты, друг, узнаешь.

Но, завернув за угол, Мишка завыл:

– - Глянь-ко-ся-а!

Четыре здоровенных собаки, раскопав дыру в соломе, жрали мясо. На снегу алели пятна крови, в стороне крутились белопегий поджарый щенок и три вороны, из соломы торчала обглоданная кость.

– - Тятя-а!
– - взвизгнул Мишка, постояв с минуту.
– - Тятя!

Несясь вихрем по деревне, так что только развевались из-под шапки льняные волосы, Немченок что есть силы голосил:

– - Собаки, тятя!.. Свинью, тятя!.. Только косточки, тятя!..

Стоявшие у крыльца мужики в недоумении обернулись, а отец Немченка тут же, на снегу, присел.

– - Что ты, оглашенный!
– - цыкнул староста, хватая метлу.

– - Собаки... съели!
– - выпалил Немченок, растопырив руки.

– - Э-э-е... что ты мелешь?
– - едва сумел промолвить отец Мишкин.
– - Что ты, бог с тобой?.. Окстись!..

– - Ветчину сожрали!
– - кричал Мишка.
– - Говорила мать: прячь подальше, -- не послушался, -- и он заплакал, сморщив по-старушечьи лицо.

– - Головушка ты моя горькая!
– - схватился за волосы Мишкин отец: по бледным щекам его покатились слезы.

Трясясь, я неожиданно для самого себя завыл, глядя на отца:

– - И нашу Пеструху собаки съедят!.. Беги скорей в сарай!..

Начальник круто обернулся.

– - Что ты, мальчуган, сказал?
– - спросил он у Немченка.

Тот вылупил глаза, раскрыв рот, и поперхнулся. Начальник обратился ко мне:

– - Что случилось? Чей ты, а?

– - Свой, -- скороговоркой ответил я, глотая слезы.-- У Мишки закололи свинью, а ее собаки слопали в омете, а у нас в старновке телка...

Взглянув на отца, я вспомнил об угрозе и закричал, обливаясь слезами:

– - Сейчас он меня увечить будет!.. Нету у нас телки, мы продали!

Мишкин отец, сидя на снегу, качался из стороны в сторону, причитая, мой отец упал становому в ноги, Мотя зарыдала, мужики оцепенели.

С размаху начальник ударил отца кулаком по скуле. Желтая перчатка на руке его лопнула. Отец ткнулся головою в порог и застонал. Зверем бросилась на станового Мотя, вцепившись в рукав. Ее ударили по голове, она свалилась рядом с отцом, но, вскочив, метнулась снова, а ее опять ударили; сестра опять упала. Начальник пнул отца в живот ногою, и он скрючился, скуля, а мать полезла на чердак.

– - Караул!.. Душегубство!.. Спасите!..
– - кричала она и с четвертой ступеньки шлепнулась на пол.

...Когда начальники уехали, Мишке вывихнули ногу и возили в город поправлять, а я с неделю ходил кровью на двор за Пеструху.

X

Я лежал в постели. Мать поила меня грушевым отваром, на живот клали пареную бузину; отец четвертую неделю сидел под арестом за подати.

– - Легче?
– - спрашивала мать.

– - Легче, -- ответил я, глядя в сторону.
– - Почему ты за меня не заступалась?

Мать потупилась.

– - Я боюсь его, -- ответила она.

В промерзлые окна смотрит февральское солнце; льдинки на стеклах горят синими и желтыми огнями, по спущенному концу толстой шерстяной нитки, положенной на подоконник, стекает в черепок вода.

– - Когда он перестанет меня мучить?
– - спросил я, помолчав.

– - Не знаю... Когда вырастешь большой... Его ведь тоже били...

– - Это не указ.
– - Приподнявшись на локте, я шепчу, замирая от страха: -- Если б умер он...