оберштурмбаннфюрер. Кстати говоря, ею занимаются иногда и великие люди.

Клетц понял: Либель намекал на Гитлера, который в начале своей карьеры

рисовал декорации.

Однако полицейский инспектор был не из тех, кто лезет в карман за

словом.

– - Я хорошо знаю, чем занимаются люди, и великие и рядовые, -- отрубил

он.
– - Это моя профессия!

С тех пор оберштурмбаннфюрер, носивший на мундире крест с дубовыми

листьями за карательные экспедиции, не раз в присутствии Либеля заводил

разговоры о "людях, которые не нюхали фронта", и даже о людях, которым

"следовало бы понюхать фронт".

Либель никак не реагировал на эти прозрачные намеки и только про себя

окрестил оберштурмбаннфюрера Клетца "чертовым полицаем".

В то утро, когда Либель явился в кабинет Мельтцера, присутствие там

Клетца могло означать, что дело имеет чрезвычайную важность. В руках у

Мельтцера Либель увидел телеграмму.

– - Прошу вас, господин обер-лейтенант, встретить, соблюдая все правила

конспирации, человека, о котором здесь идет речь,--сказал подполковник,

протягивая Либелю телеграмму. -- Поместите его в одной из наших квартир.

Затем доложите мне и...
– - Мельтцер сделал паузу, -- оберштурмбаннфюреру

Клетцу. Пароль -- "Циклон":

– - Слушаюсь, господин подполковник, -- ответил Либель. Он взял

телеграмму и собрался было идти, как со своего места грузно поднялся Клетц.

– - Задержитесь на минуту, мой дорогой господин Либель,--сказал он,

подходя к офицеру вплотную.-- Я хотел бы предупредить вас, что человек,

которого вы встретите, вскоре отправится в тыл к русским для выполнения

очень ответственного задания. Кроме того, он фрон-то-вик, -- Клетц

демонстративно подчеркнул это слово.
– - Я прошу вас как следует позаботиться

о нем. Не давайте ему повода для жалоб. Доложите сегодня в четырнадцать

часов.

– - Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер, -- выдавил Либель.

Клетц с деланной улыбкой смотрел на него в упор, слегка наклонив вперед

лысеющую голову.

Подымаясь по лестнице из подземного бункера, где помещались в то время

служебные и даже жилые комнаты абвера, он развернул телеграмму. В чей

говорилось, что некий капитан Шварцбрук в 12.00 прибывает экспрессом в

Берлин из Дрездена. Либель взглянул на часы. Было уже девять. Правила

конспирации запрещали встречать агентов на вокзале. Нужно снять капитане с

поезда на последней станции перед Берлином.

Либель заправил свой малолитражный фургончик "оппель" и на полной

скорости выехал к станции Зоссен.

Машина миновала пустынные перекрестки, на несколько минут ее задержала

пробка у опрокинувшегося во время ночной бомбежки трамвая. Да, к осени 1944

года жизнь в Берлине все более походила на кошмарный сон. Огромный город

непрерывно вздрагивал от ударов авиации союзников. Уже целые кварталы лежали

в развалинах. Разбитые витрины и окна, словно подслеповатые глаза, глядели

на улицы, некогда щеголявшие чистотой. На одном из углов, над развалинами

Либель увидел полотнище, на котором коричневыми буквами были выведены слова:

"Мы приветствуем первого строителя Германии -- Адольфа Гитлера", -- это

потрудились сотрудники ведомства пропаганды. "Ну что ж, -- подумал Либель,

– - еще полгода, и этот "строитель" превратит Берлин в груду развалин".

... По сторонам загородного шоссе бежали ряды посаженных по линейке

деревьев. Машина прошла через пригородные поселки, мимо чистых домиков под

крутыми черепичными крышами. Раздумывая о своем, Либель едва не налетел на

полосатый шлагбаум с надписью: "Ремонт. Объезд три километра". Дорога

впереди основательно разбита, это снова следы бомбежки. Времени оставалось в

обрез. Либель дал полный газ. Перед мостом через канал снова остановка.

Заградительный отряд.

– - На ту сторону нельзя, господин обер-лейтенант! -- тревожно

отрапортовал молодой ефрейтор из отряда фольксштурма.

По сторонам шоссе уже стояло с десяток машин, скрытых в тени кустов.

Вдали, за каналом, стелился дым, оттуда доносился грохот зенитных батарей: