города дорогую квартиру, обставил ее ценной мебелью, коврами, старинными

картинами, фарфором и имел двух домашних работниц. В гостях у него часто

бывали офицеры гестапо и жандармерии, видные украинские националисты.

Нередко навещала его и прима киевской оперы Раиса Окипная, к которой он явно

благоволил. Если она заходила в магазин, он подчеркнуто приветливо принимал

ее в кабинете, угощал вином, сам отбирал для нее чулки, перчатки или

какие-либо безделушки.

Время от времени Коваленко открывал у себя новые отделы -- то

знаменитых художников, то старинных икон, начал поторговывать и редкими

рукописями. Так что ничего удивительного не было в том, что однажды к нему

явилась некая женщина и, представившись как наследница старинного

дворянского рода Шангирей, близкого к Лермонтовым, предложила ему несколько

десятков подлинных писем поэта.

Удивительным было другое -- то, что ответил ей хозяин магазина.

– - Это большое богатство, -- бережно поглаживая письма холеными

пальцами, сказал барон, настолько большое, что я бы не советовал вам

продавать их сейчас. Повремените немного, милая, валюта стабилизируется,

тогда я дам вам за эти рукописи то, чего они стоят...

Ответ более чем странный для комиссионера, не брезгавшего ничем в

погоне за прибылью. И узнай об этом гестаповцы, они бы внимательнее следили

за тем, кто носил имя Коваленко. Но мягкие интеллигентные манеры барона, его

происхождение, заверенное печатью с орлом и свастикой, поначалу ни у кого не

вызывали подозрений. Что касается Максима и Марии Ильиничны, то для них

барон фон Мантейфель был просто Алексеем-- человеком, активно помогавшим

нашей разведке. Мария Ильинична частенько бывала у него в магазине.

Обычно хозяин, увидев ее в зале, радушно сияя улыбкой, проводил ее к

себе в кабинет.

– - Зачем сегодня пришла?

– - Срочно нужна копирка.

Алексей лезет в стол за копиркой. В это время в . кабинет входит

немецкий офицер. Барон мягко улыбается, поднимаясь ему навстречу. Он бегло

говорит по-немецки, расспрашивает о чем-то офицера, что-то советует.

Оказывается, немец решил заказать себе кольцо с бриллиантом. И. проводив

клиента с той же мягкой радушной улыбкой, говорит Марии Ильиничне:

– - Одна сторона дела выполнена. Теперь приступим к другой... И достает

из стола пачку копирки.

Алексей был такой же "крышей", как и Мария Ильинична, только более

эффектной, и прикрывал он не Кудрю, а Митю Соболева, и не только прикрывал,

но и обеспечивал его деньгами, оружием, связью и зачастую документами.

Однако весной 1942 года неожиданно для всех барон был арестован гестапо.

Арестовали его якобы за незаконную продажу золота. Правда, спустя десять

дней он был освобожден. Но у Максима было такое правило: если человек

побывал в гестапо, дел с ним больше не иметь. И это было верно, потому что

за "бароном", как оказалось потом, вели непрерывное наблюдение пять агентов

гестапо и абвера. Вдобавок выяснилось, что радист "барона" также вызывался в

гестапо. Пользоваться его рацией Кудре было нельзя.

Последняя ниточка, связывавшая его с Центром, порвалась.

И Максим решил идти в Москву. В попутчики он выбрал себе Жоржа Дудкина,

бывшего работника Киевского уголовного розыска, парня атлетического

телосложения и отчаянной храбрости. Руководство группой на время отсутствия

он передавал своему помощнику Мите Соболеву, старому чекисту, работавшему в

органах еще с 1918 года.

Он был готов ко всему и придумал хороший предлог на тот случай, если по

дороге его схватят гестаповцы. Иван Кондратюк, сын священника из Мерефы,

расстрелянного Советской властью, идет в Харьков, чтобы восстановить свои

права на наследство. На базаре он накупил всякой мелочи -- камешков для

зажигалок, крестиков, карандашей, чтобы кормиться, продавая их крестьянам.

На всякий случай в подкладку зашил золотые монеты.

Было начало апреля, но в полях еще лежал снег, и Днепр стоял скованный

льдом. Зима в тот год была на редкость долгой и холодной. Вдвоем с Дудкиным

они тайно перешли на левую сторону Днепра.