превосходил своих более молодых сподвижников. Но это были авторитет и

превосходство особого рода. Будучи идейным единомышленником Одзаки,

Вукелича, Клаузена и Мияги, доктор социологии превосходил их

образованностью, знаниями, способностью к анализу, теоретической зрелостью.

Каждый из них самостоятельно пробовал изучать марксистскую теорию, и Одзаки,

и Вукелич добились значительных успехов в том, в чем Зорге великолепно

разбирался! Все они ненавидели войну, но никто из них не мог так глубоко

обосновать свою ненависть, как Зорге. Все они симпатизировали Советской

России, но никто так, как Зорге, не умел столь неопровержимо раскрыть роль

СССР в борьбе трудового человечества за справедливое общественное

устройство. Все они посвятили себя разведке, но только Зорге умел так верно,

так глубоко определить высокий смысл их труднейшей, нечеловечески тяжелой

работы. Зорге был для них источником мужества, и их рискованный труд

приносил им огромное удовлетворение.

Позже на допросе в тюрьме Мияги скажет, какую значительную роль в его

личной судьбе сыграла встреча с немецким революционером Зорге. "Рихард Зорге

был настоящим коммунистом, -- подтвердил и Клаузен, -- и ничто никогда не

могло заставить его изменить своим убеждениям, своему долгу..." "Для меня

это было высокой честью,--скажет Макс Клаузен через двадцать лет после

гибели своего руководителя, -- общаться с этим выдающимся человеком и

коммунистом. Рихард был чудесным парнем. Ради победы социализма он шел в

логово зверя. Его верность интернациональному рабочему движению была

неизмерима".

Но, пожалуй, еще больше значил Зорге для Одзаки. Этот вдумчивый,

серьезный человек, человек удивительной идейной и нравственной чистоты и

взыскательности, обрел в "шпионе" Рихарде Зорге друга. Он больше, чем

другие, был подвержен сомнениям. Ему казалось, что убеждения

интернационалиста и тем более совместная работа с Зорге противоречат его

глубокой любви к Японии, он мучился в поисках цельного мировоззрения. Зорге

помог ему в этом. Вечно занятый Зорге не жалел времени для Одзаки. Их

беседам, спорам, встречам не

было конца. В итоге Зорге сумел убедить Одзаки в том, что преданность

социалистическим идеям не исключает патриотизма, если речь идет о

патриотизме подлинном, а не мнимом. Возможно, он прибегал к тем же доводам,

которые потом приводил и на процессе: "Советский Союз не желает политических

и военных столкновений с другими странами. Нет у него также намерений

совершать агрессию против Японии... Именно эта идеологическая основа

отличает нас от тех, кого обычно называют шпионами".

Возможно, опираясь на свои московские статьи, утверждал, что социализм

и мир, Советский Союз и мир -- неделимы. Так или иначе утонченный Одзаки,

чьи письма к жене, изданные под названием "Любовь -- падающая звезда", и по

сей день считаются в Японии образцом эпистолярной лирики, стал убежденным

коммунистом, самым полезным, самым стойким соратником Зорге.

Восемь лет слаженной безукоризненной работы без единого провала -- это

объясняется единственно тем, что вся токийская пятерка была связана между

собой отношениями рабочей дисциплины, партийного товарищества, взаимной

критики и взаимного уважения, связана единой целью.

...Еще со времени оккупации Маньчжурии милитаристские круги Японии

вынашивали планы вооруженного нападения на нашу страну. Один из таких планов

японского генерального штаба назывался "План Оцу". В соответствии с ним

большое внимание уделялось увеличению численности и вооружению Квантунской

армии. Вот цифры, которые как нельзя лучше характеризуют эти агрессивные

приготовления: на 1 января 1932 года численность Квантунской армии

составляла 50 тысяч человек, в ее распоряжении было 40 танков, 300 орудий,

180 самолетов. К январю 1937 года численность армии увеличилась в 5 (!) раз.

Возросло соответственно и вооружение -- 439 танков, 1193 орудия, 500

самолетов.

Лихорадочно вооружается и Германия. По улицам Берлина, Гамбурга,