Франкфурта, Аахена маршируют головорезы со свастикой. Едкая гарь рейхстага

мешается с дымом книжных костров. Тельман брошен в тюрьму... Немецкие

хозяйки перешли на маргарин, львиная доля государственного бюджета идет на

пушки и самолеты.

А между этими двумя -- восточным и западным -- очагами войны

протянулась страна, где люди возводили плотины, встречали в полях трактора,

радовались своим, непривозным станкам. Катя Максимова уже возглавила

бригаду, ее подруга Лиза Канфель освоила новые, только что поступившие на

завод аппараты, друзья по Нижне-Кисловскому Борис и Соня Гловацкие уехали с

театром в Сибирь -- играть перед строителями, горняками, лесорубами.

Два мира: тот -- с кострами из книг, и наш -- с огнями Днепрогэса, с

добрым пламенем новых домен -- еще существовали бок о бок, но было ясно, что

коммунизм и фашизм вот-вот сойдутся в смертельной схватке. В Испании они уже

сошлись.

Оглядываясь на трагические события, развернувшиеся на улицах Мадрида, в

горах Гвадалахары, под небом Бильбао и Барселоны, с почти тридцатилетнего

расстояния особенно четко видишь это разделение сил. Не случайно же в окопах

интернациональных бригад встречаем мы упомянутых нами в начале очерка

сегодняшних профессора, дипломата, журналиста-международника, Яна Берзина --

людей, в разное время знавших Рихарда Зорге, но, между прочим, так и не

познакомившихся между собой. Не случайно со страниц книг о тех днях, из

рассказов очевидцев перед нами встает образ смуглого, похожего на испанца

советского командира, военного специалиста, полюбившего испанскую землю и

готового защищать ее до конца. Это--генерал... Плечом к плечу с московскими

друзьями Зорге в бригаде имени Тельмана сражались его соратники по

Германской компартии, в тот же строй встали товарищи Бранко по Белграду,

Парижу, Праге...

По эту же сторону фронта, на самом переднем крае, сражались Рихард

Зорге и его группа. И они собирались стоять насмерть.

"Чтобы бороться с фашизмом, -- писал в "Испанском дневнике" Михаил

Кольцов, -- вовсе не обязательно драться на фронте или даже приезжать в

Испанию. Можно участвовать в борьбе, находясь в любом уголке земного шара.

Фронт растянулся очень далеко. Он выходит из окопов Мадрида, он проходит

через всю Европу, через весь мир. Он пересекает страны, деревни и города, он

проходит через шумные митинговые залы, он тихо извивается по полкам книжных

магазинов. Главная особенность этого невиданного боевого фронта в борьбе

человечества за мир и культуру в том, что нигде вы не найдете теперь зоны, в

которой мог бы укрыться кто-нибудь жаждущий тишины, спокойствия и

нейтральности".

В этом смысле лежащую на другом конце земли Японию никак нельзя было

назвать "тылом".

Возвращаясь из посольства под Новый год, Зорге не узнавал города.

Токио, казалось, потускнел, даже Гиндза притихла. А как эти улицы были

великолепны прежде, как сияли при свете праздничной иллюминации! И еще

чего-то недоставало им... Зорге понял: нет над каждым входом традиционных

украшений -- трех свежих сосновых веток, связанных у основания в пучок.

Зорге нравился этот красивый новогодний обычай, он напоминал ему

рождественскую елку его детства.

Навстречу попадались прохожие. Они казались более унылыми и более

трезвыми, чем обычно под Новый год. Значит, вновь созданная организация

"духовной мобилизации" уже принялась за дело. Зорге улыбнулся: всевозможные

ограничения, вызванные войной, агитируют против нее лучше всякой антивоенной

пропаганды. Японцы ведь так любят в праздники сакэ, а японки -- пеструю

одежду. А тут еще полиция объявила, что излишние праздничные пирушки и

возлияния будут взяты на заметку, так как нежелательны по соображениям и

экономики, и морали. Впрочем, многим и без того не до веселья: близкие на

фронте, и неизвестно, кончится ли война в этом году... Нет, он не будет

последним годом войны. Зорге утверждал это еще в статье "Настроение в

Токио", отправленной во "Франкфуртер цейтунг" в ноябре.