почему же теперь не сообщаешь, как твое здоровье и чем ты болела. Я очень

беспокоился о тебе. Поскорее сообщи о своем здоровье. За письма же сердечно

благодарю. Я по крайней мере представляю, где и в каком окружении ты живешь.

Месторасположение твоей квартиры, видимо, очень хорошее.

Ты, наверное, удивишься, что у нас здесь сейчас до 20 градусов тепла, а

у вас теперь приблизительно столько же градусов мороза.

Тем не менее я предпочитал бы быть в холоде с тобой, чем в этой влажной

жаре.

Ну всего наилучшего, милая, мне пора кончать. Через два месяца получишь

снова весточку от меня, надеюсь, что более радостную.

Ты не должна беспокоиться обо мне. Все обстоит благополучно.

Целую тебя крепко, милая К.

1938 г.

Дорогая Катя!

Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого

года, то был настолько уверен, что мы вместе летом проведем отпуск, что

даже начал строить планы, где нам лучше провести его.

Однако я до сих пор здесь. Я так часто подводил тебя моими сроками, что

не удивлюсь, если ты отказалась от вечного ожидания и сделала отсюда

соответствующие выводы. Мне не остается ничего более, как только молча

надеяться, что ты меня еще не совсем забыла и что все-таки есть перспектива

осуществить нашу, пятилетней давности, мечту -- наконец получить возможность

вместе жить дома. Эту надежду я еще не теряю даже в том случае, если ее

неосуществимость является полностью моей виной или, вернее, виной

обстоятельств, среди которых мы живем и которые ставят перед нами

определенные задачи.

Между тем уже миновали короткая весна и жаркое, изнуряющее лето,

которые очень тяжело переносятся, особенно при постоянно напряженной работе.

На еще при такой неудаче, которая у меня была.

Со мной произошел несчастный случай, несколько месяцев после которого я

лежал в больнице. Однако теперь уже все в порядке и я снова работаю

по-прежнему.

Правда, красивее я не стал. Прибавилось несколько шрамов и значительно

уменьшилось количество зубов. На смену придут вставные зубы. Все это --

результат падения с мотоцикла. Так что, когда я вернусь домой, то большой

красоты ты не увидишь. Я сейчас скорее похожу на ободранного

рыцаря-разбойника. Кроме пяти ран от времен войны, у меня куча поломанных

костей и шрамов.

Бедная Катя, подумай обо всем этом получше. Хорошо, что я вновь могу

над этим шутить, несколько месяцев тому назад я не мог и этого.

Ты ни разу не писала, получила ли мои подарки. Вообще уже скоро год,

как я от тебя ничего не слыхал.

Что ты делаешь? Где теперь работаешь?

Возможно, ты теперь уже крупный директор, который наймет меня к себе на

фабрику в крайнем случае мальчиком-рассыльным? Ну, ладно, уже там посмотрим.

Будь здорова, дорогая Катя, самые наилучшие сердечные пожелания.

Не забывай меня, мне ведь и без того достаточно грустно.

Целую крепко и жму руку -- твой И.

Вскоре после отъезда мужа Екатерина Александровна переехала в

просторную комнату на четвертом этаже большого дома. Она перевезла туда вещи

Рихарда, его

книги. Книг было много, только немецкие издания заняли целый шкаф.

Зорге не знал, что никогда не увидит своей новой московской квартиры.

"Очень часто я стараюсь представить ее себе, -- писал он из своего

далека, -- но у меня это плохо получается".

Он мечтал о доме и по-прежнему ободрял жену надеждой на скорую встречу.

К маленькой посылке, переданной Екатерине Александровне однажды, была

приложена записка от людей, которые привезли вещи, ко не могли с ней

встретиться: "Товарищ Катя!.. Автоматический карандаш сохраните для мужа".

На заводе Катю любили. В ту пору к ней в бригаду привели девчонку,

сироту, совсем юную, приехавшую из глухой вятской деревни. Екатерине

Александровне понравилось, что робкая, не умеющая ни читать, ни писать

Марфуша однако же не усидела в няньках и уговорила свою хозяйку-художницу

отвести ее в цех.

Катя сама взялась за новенькую. Обучила ее работать на сложных

аппаратах и поселила у себя, на Софийской набережной.