спокойно поехали.

Когда-то на параде Кузнецов и Валя видели на трибуне необыкновенно

толстого человека. Это был генерал Кнут, заместитель рейхскомиссара Украины

по общим вопросам и руководитель грабительской конторы "Пакет -аукцион".

Грабеж населения был профессией Кнута: все достояние конторы

"Пакетаукцион" состояло из награбленного. Сам Кнут наиболее ценное отбирал

для себя лично. На этом деле он так разбогател и так разжирел, что ему

трудно было ходить. Выглядел он точь-в-точь, как большая свиная туша.

Контора "Пакетаукцион" помещалась близ железной дороги, на улице

Легионов. На этой улице, недалеко от конторы, Кузнецов, Струтинский и Ян

Каминский остановили свою машину. Ждать им пришлось недолго. С немецкой

точностью ровно в шесть часов Кнут выехал из конторы.

Каминский приподнялся и, когда машина Кнута поравнялась, бросил в нее

противотанковую гранату.

Переднюю часть машины разнесло: потеряв управление, она ударилась в

противоположный забор.

Николай Иванович и Струтинский открыли огонь из автоматов. И после

этого умчались.

Геля немцы хоронили пышно, с венками, с ораторами. Газеты были

заполнены некрологами и статьями. О покушении на Даргеля тоже много шумели.

А вот о Кнуте нигде ни единого слова не было ни сказано, ни написано. Как

будто его и не было на свете, как будто ничего не случилось!

Кнут был убит, но немцы решили об этом молчать. В самом деле: они

"хозяева", они установили "новый порядок", они "непобедимы", а их главарей

среди белого дня на улицах Ровно, в столице оккупированной Украины убивают

партизаны! К тому же поймать виновников не удается. Лучше уж молчать. И без

того создана невыносимая обстановка: на улицу не выйдешь не только ночью, но

и днем.

Ровно--Москва--Тегеран

Из своих новых знакомых Николай Иванович особенно дорожил фон Ортелем.

Они часто бывали вместе. Обстановка в казино, где они обычно встречались,

располагала к откровенностям. Вскоре лейтенант Зиберт очень близко узнал

майора гестапо Ортеля, а майор гестапо в свою очередь коротко познакомился с

лейтенантом Зибертом. В их беседах не содержалось никаких служебных тайн,

равно как не было и нескромных вопросов, -- ничего такого, что могло бы

насторожить опытного, видавшего виды майора гестапо. Это были невинные

разговоры о жизни, о женщинах, даже об искусстве, в котором оба они, как

оказалось, понимали толк. Именно эти невинные разговоры привлекали Кузнецова

больше, чем если бы речь шла о вопросах, интересовавших его, как разведчика,

С фон Ортелем он этих тем избегал. И не только потому, что чувствовал в нем

опытного разведчика, с которым приходилось быть настороже, но и потому,

главным образом, что в фон Ортеле Кузнецова интересовало другое: то, что не

могло попасть ни в какие донесения, ни в какие радиосводки, передаваемые в

Москву. И это другое Кузнецов ловил жадно и упорно. Как-то, разговорившись о

России, фон Ортель бросил фразу о "загадочной русской душе". Эту затрепанную

фразу Кузнецов слышал много раз. И вероятно он пропустил бы ее мимо ушей,

если бы его не интересовала душа самого фон Ортеля. Эта душа была для

Кузнецова действительно загадкой, и он задался целью ее постичь.

Вечером Кузнецов встретился с Ортелем. Тот казался озабоченным, то и

дело поглядывал на часы. Наконец он поднялся и сказал, что спешит.

– - Куда вы, майор? Посидите. Вечно у вас дела!

– - Поезжайте лучше на фронт, Зиберт.
– - Фон Ортель дружески похлопал

приятеля по плечу.

– - Насколько я знаю, там не очень весело.

– - Все же лучше, чем в этой тыловой дыре.

– - Почему в таком случае ты сам не едешь?

– - Я еду, -- сказал Ортель.

Так Кузнецов узнал, что фон Ортель готовится к отъезду. Куда могут его

послать? На фронт? Едва ли, такой, как он, нужен немцам в тылу. В другой

город на оккупированную территорию? Нет, это тоже исключено. Кузнецов

терялся в догадках. Главное предположение было основано на том, что Ортель

прекрасно говорит по-русски. Неужели он отправляется к нам, в наш тыл?