войне и приступил к социалистическому строительству.

Год шел за годом - и Советская страна отпраздновала новую великую

победу: хозяйство было поднято из разрухи - работала в полную силу

промышленность, четко действовали железные дороги, на полях стрекотали

сельскохозяйственные машины, каждый был сыт, одет, обут...

Было чем отпраздновать 10-летие Советской власти. Торжества

начались заблаговременно в Ленинграде.

Вот как это было... Ноябрь 1926 года.

В одиннадцать ноль-ноль зарокотали с Петропавловки артиллерийские

залпы. Переполненная людьми площадь у Финляндского вокзала замерла.

Блеснули вскинутые музыкантами трубы, и под звуки

"Интернационала" скрывавшее памятник полотнище устремилось вниз.

Люди обнажили головы. Грянуло "ура!" и покатилось по площади из

конца в конец, заглушая оркестр и раскаты салюта.

Никто, казалось, не желал признаться себе в том, что перед

глазами только бронза, - каждый увидел живые черты Ильича, его

протянутую к народу руку...

Грянули барабаны, и крыльцо вокзала заалело от знамен. Их вынесли

из здания. Здесь были знамя губкома партии, знамя губисполкома,

знамена шести районов, на которые в ту пору делился Ленинград; знамена

четырех родов войск, составляющих гарнизон: пехоты, артиллерии,

кавалерии, военно-морских сил.

Двенадцать знаменосцев под звуки марша спустились с крыльца.

Сгруппировавшись по трое, они встали по углам памятника. Тяжело

качнулся на древках бархат. Почуяв ветерок, развернулись легкие

шелка...

Площадь вся в хвойных гирляндах, высится трибуна для почетных

гостей. На краю помоста - плотный человек. Он снял шляпу и

раскланивается. А из толпы возгласы: "Да ведь это Щуко, академик

архитектуры!..", "Спасибо, Владимир Алексеевич, за памятник!..".

Люди прихлынули к помосту. Академик сунул шляпу под мышку и

бросился пожимать тянувшиеся к нему дружеские руки.

Всюду поспевали фотокорреспонденты.

Сфотографировали Щуко. Сфотографировали его помощника, Владимира

Георгиевича Гельфрейха, тоже архитектора.

Но памятник создавали трое. А где же третий, где скульптор

Евсеев?

Произошла неловкая заминка, но академик тотчас нашелся. Сказал с

улыбкой:

– Извините, товарищи. Евсеев - человек редчайшей скромности. Вот

только что был на трибуне! Уверен, что Сергей Александрович и сейчас

здесь, но, избегая ваших аплодисментов, прячется среди гостей. Сейчас

предъявлю вам эту красную девицу!

И предъявил.

"Красная девица" оказалась с пышными усами казачьего образца.

Празднество завершилось торжественным шествием.

x x x

Это было время, когда Зимний дворец, знаменитое сооружение

Растрелли, как и другие дворцы царской фамилии, оказался как бы ни к

чему. Самодержавие похоронено, и дворцы, как пережитки кровавого

режима, стояли в запустении.

С открытием памятника В. И. Ленину у Финляндского вокзала почти

совпал по времени пуск Волховстроя (декабрь 1926 г.) - детище всей

страны, и прежде всего ленинградцев. Вот такие сооружения были людям

по душе, а не бывшие царские резиденции.

Тем не менее пустовавшие помещения Зимнего дворца нашли частичное

применение: в западной его части, со стороны Адмиралтейского проезда,

в одном из бывших покоев развернул свои экспозиции только что

создававшийся Музей Революции. Экспонаты были еще случайными и

разрозненными. У стены на подставке - груда цепей. Привезли их сюда из

бани для узников Петропавловской крепости. Банька, надежно огражденная

от глаза постороннего, была одновременно и кузницей, где приговоренных

заковывали в кандалы.

Среди других экспонатов музея обескураживающее впечатление

производил листок из школьной тетради, висевший в рамке под стеклом.

Это был счет на один рубль двадцать копеек, поданный начальству

жандармским офицером после очередной казни. Счет был составлен на

десять аршин прочной пеньковой веревки и на кусок хозяйственного мыла.