будет контролировать картину. Сталлоне не даст и пикнуть. О деньгах просил не беспокоиться,

заключив: «Уорнер бразерс» — это я!» Но это не успокаивало, а, напротив, настораживало

режиссера. Фактически начинался поединок с легендарным Джоном Питерсом.

В сознании Кончаловского укреплялась уверенность, что в Голливуде дело решает не

реальная цена творческой личности, а принадлежность к номенклатуре: связи, общение, некие

«клубные» правила. Вот они: ни с кем никогда не ругайся; никого публично не критикуй; имей

высоких покровителей; не выноси сор из избы и т. п.

Во время встречи со Сталлоне выяснилось, что звезде нравится все, что режиссер говорит

о картине. И на режиссера звезда произвела впечатление человека разумного. Словом, они друг

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

158

другу понравились. Начало казалось обнадеживающим: он пришелся по душе двум

суперзвездам — продюсеру и актеру.

Сроки были, по разным причинам, сжатыми. Фильм должен был выйти к Рождеству.

Питерсу выгодно было выпустить картину в поставленные сроки, поскольку, по прокатным

прогнозам, рынок к Рождеству оголялся. Свободное пространство нужно было занять во что бы

то ни стало. Это и был фактор решающий.

Между тем сразу же возникли проблемы со сценарием. Сценарист Роберт Фелдман

прибыл в Париж, где в это время Кончаловский работал над спектаклем по чеховской «Чайке»,

и сразу же огорошил режиссера, доложив, что имеет инструкцию все выслушивать, но ничего

не писать. Предложения, которые высказал Кончаловский, в сценарий так и не вошли. Фелдман

действительно записывал все, что надиктовывал ему Питерс, а потом переписывал с учетом

предложений Сталлоне. И после этого переписывал еще раз, реализуя новые идеи продюсера.

Уже сложилась съемочная группа, но сценария все не было. Он только писался. Бюджет картине

был дан по существующему варианту сценария, в то время как режиссер ориентировался на

новый его вариант, до конца съемок так и не появившийся.

В скором времени выяснилось, что Питерс склонен манипулировать всеми, в том числе и

самим Кончаловским. С этой целью был взят режиссер второй, параллельной группы, который

формально должен был работать под руководством Кончаловского. Но фактически этой группой

управлял Питерс. А с другой стороны наседали звезды. Режиссер делал все, что они просили,

точно зная, что никогда не вставит этого в картину.

Между тем с картины сняли оператора и заменили другим. Был сменен сценарист. Новый,

опытный и очень дорогой вскорости запротестовал, не желая больше менять в сценарии ни

строки.

Все это, рассказывает Кончаловский, походило на сновидение. Происходило нечто

неподконтрольное, нерегулируемое…

Снят был с картины преданный режиссеру монтажер. Кончаловский лишался

возможности личного влияния на результат работы, хотя им по-прежнему, по его выражению,

«руководило глупое желание или утвердить себя как режиссера, добивающегося реализации

своих идей, или уйти с картины».

Фильм монтировался без режиссера. Он то и дело оказывался в вынужденном простое. А

перерасход по фильму составлял двадцать миллионов долларов. Финал этого безумия

Кончаловский описывает так: «Руководители «Уорнер бразерс» понимали, что аналитики с

Уолл-стрит наверняка заинтересуются, откуда такой перерасход, запросят совет директоров, тот,

в свою очередь, потребует отчета, что происходит, почему так затягиваются съемки, так

непроизводительно работает группа? И тут все факты будут не в пользу Питерса…

Руководители «Уорнер бразерс» не подозревали, что Питерс уже их предал. Они хотели

его защитить, им нужен был козел отпущения. Козлом был выбран я. Мне предложили уйти…

— Конечно, мы выполним все, что записано в контракте. Твоя фамилия останется в

титрах. Заплатим тебе все, что положено. У нас нет и не будет к тебе никаких претензий. Но так

надо…

Надо было, чтобы полетела чья-то голова. Пусть моя, я не возражал. Спустя ровно две с