А что чувствовали Шаляпин, Рахманинов, Бунин, когда покидали вздыбленную

революцией Россию?

Часть третья Сотворение мира. Тезис

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен…

А. Пушкин, 1827 г.

Глава первая Первый учитель

…Но будьте терпеливы, господин Ланцелот. Умоляю вас — будьте

терпеливы. Прививайте. Разводите костры — тепло помогает росту.

Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые

корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, тоже, может быть,

пожалуй, со всеми оговорками, заслуживают тщательного ухода…

Евгений Шварц. Дракон. 1941 г.

1

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

81

Диву даешься, насколько насыщенными оказались вгиковские годы для Андрея! Он

обретал кинематографическую известность, еще будучи студентом. 1962 год — поездка в

Венецию с фильмом «Мальчик и голубь» и, как бы там ни было, роль соавтора по «Иванову

детству». Через пару лет на страницах чуть не единственного тогда солидного киноиздания

«Искусство кино» появится их с Тарковским многостраничный сценарий «Андрей Рублев».

Было от чего стать в позу гения…

Как признавался позднее Кончаловский, заграница сильно его «обожгла».

Маршрут в Венецию пролегал через Рим, где начинающий режиссер пережил первый шок.

Повторный состоялся уже в Венеции. «Я плыл по каналу на венецианском речном трамвайчике,

смотрел на этот ослепительный город, на этих веселящихся, поющих, танцующих людей и не

верил своим глазам. Стоял вспотевший, в своих импортных несоветских брюках, держал в

руках чемоданчик с водкой, которую не знал, как продать, смотрел на молодых ребят, студентов,

веселых, загорелых, сидящих на берегу, и вдруг меня пронзило жгучее чувство обиды: «Почему

у нас не так? Почему я не умею так веселиться! Почему?»… Господи! Если бы у нас тогда, в

1962-м, кто-то из молодых где-нибудь на пароходе вот так же позволил себе сидеть, так

улыбаться, так петь, так свободно себя вести, кончилось бы милицией. Да никто бы и не

позволил себя так открыто радоваться жизни! Я был ошпарен. Это воспринималось как сон, и

сон этот навсегда перевернул мою жизнь…»

После Венеции был Париж — тоже в первый раз. Компания «Эр-Франс», самолетом

которой он прибыл сюда только вечером, предоставила ему на ночь отель «Лютеция» на

бульваре Распай. Он еще не раз побывает потом на этом бульваре, но тогда, поднявшись в

дешевый номер в мансарде, он откроет балкон и… «Напротив, на балконе такой же мансарды,

горничная в белом фартуке, белой наколке чистила медные ручки. Слезы навернулись от вдруг

нахлынувшего чувства. Значит, есть еще в мире горничные в белых фартуках, медные ручки,

мансарды — то, что в России исчезло со времен Чехова! Сколько я потом ни ездил, чего только

в Париже ни видел, но сильнее этого чувства не испытывал».

Из зарубежных странствий Андрей привез огромную бутылку дешевого итальянского вина

— своему другу Гене Шпаликову. До прихода 1974-го, когда Шпаликов убьет себя, еще было

более десяти лет, и друзья работали над сценарием для диплома Кончаловского — с

символическим названием «Счастье».

Вгиковскую жизнь Андрея в целом можно было бы назвать счастливой. Не только

творчество в паре с Тарковским, но и общение с друзьями, девушки, «романы, бесконечные

любовные приключения, пересечения…».

Тогда местом их регулярных посиделок было кафе «Националь». Теплое, уютное, как

вспоминает писатель Борис Ямпольский, — и ярко освещенное, с наивными световыми

эффектами, где за дальним от оркестра столиком сидел автор «Зависти» и «Трех толстяков»

Юрий Олеша, завсегдатай этого заведения. Словом, место легендарное.

Многих увлекал имидж московского «Националя», — пишет в отзыве на книгу А.

Макарова «Московская богема» доктор экономических наук Борис Клейн. — В оттепельные