Но улыбка теперь редко когда освещала ее лицо — Антонина замкнулась, стала хмурой, неразговорчивой и казалась старше своих лет.

В поверженном Кенигсберге, когда война уже шла к концу, к Антонине посватался начальник полевой армейской почты со странной фамилией Макаронин, человек обстоятельный, даже хороший, но скучный. Антонина его предложение приняла и после демобилизации уехала с мужем в Москву.

Макаронин стал начальником отделения связи в одном из отдаленных от центра районов столицы, а Антонина пошла работать по своей специальности официанткой в столовую, вскоре выдвинулась там и ее сделали заведующей. Работала она хорошо, честно, к ее рукам ничего не прилипало. Так и жила, расплываясь телом и твердея безулыбчивым лицом.

Жили они с мужем в двухкомнатной удобной квартире, в достатке. Родился сын — здоровый мальчик. Антонина назвала его Дмитрием, Митей!.. Он подрос, пошел в школу, приносил хорошие отметки и хвастал ими перед матерью:

— Мам, гляди — ни одной трешницы!

Антонина брала дневник, говорила: «Умница сынок!», а потом переводила взгляд с четверок и пятерок в дневнике на толстые, обстоятельные Митины уши и с горечью думала: «Хоть бы ты наозорничал чего-нибудь такого… из ряда вон выходящего, Макаронин-младший!»

И к Москве никак не могла привыкнуть Антонина. Она пугала и раздражала ее своей суетой, непомерной огромностью, многолюдством, сумасшедшими, лихорадочно-быстрыми ритмами уличной жизни.

Однажды ехала она в метро. Надо было побывать на базе, распушить ее деятелей за плохое снабжение — авось и удастся под шумок заранее спланированного скандальчика вырвать у этих жадюг комбинаторов что-либо дефицитное для своей столовой. Базовые начальники — она знала это — ее побаивались:

— Эта фронтовичка, будь она неладна, как вцепится — с мясом ее от себя не оторвешь. Лучше уж кинуть ей кусок — пусть подавится!..

На попутной остановке зашел в вагон пожилой мужчина с палочкой. Темное демисезонное пальто, на голове теплая шапка из меха ондатры, виски в седине. Встал к Антонине спиной. Стоит, опирается на палку, а на скамье рядом сидит, уткнув нос в книгу, парнишка-лохмач, на голове цветная вязаная шапка — не то детская, не то женская. Антонина не выдержала:

— Молодой человек, уступите же место! Пожилой товарищ стоит, а вы сидите как пень! И тем более он с палочкой!

Парнишка нехотя встал, буркнув что-то себе под нос. Пожилой с палочкой сел на скамью, молча, равнодушно кивнул Антонине головой — поблагодарил. И вдруг стал смотреть на нее в упор. Антонина замерла вся: тигровые, желтые глаза с тем же прищуром, только не зорким, как тогда, а усталым, глядели прямо в ее душу! Словно солнечным слепящим светом залило весь грохочущий вагон. Антонина хотела на всю вселенную закричать, а сказала тихо, чуть слышно, наклонясь вперед к нему, сидевшему напротив:

— Товарищ капитан!.. Ваня!.. Это ты?!

— Антонина!.. Вот это встреча!..

Оглушенные и ошеломленные, они поднялись рывком, пробились к передней стенке вагона, где народу было поменьше. Слезы душили Антонину.

— Ванечка… Да как же это ты?! Ведь нам объявили, что ты… без вести!

— Объявили, а я взял и сам объявился! — Желтые глаза на мгновенье стали жесткими. — Ну, это целая история!.. Потом!.. Давай рассказывай!..

— Что, Ваня?!

— Все! Для начала — где живешь? Здесь, в Москве?

— В Москве. А ты?

— Тоже в Москве, — капитан Орлов назвал улицу.

Антонина ахнула:

— В нашем районе! На пенсии или работаешь?

— Работаю! На молокозаводе, технологом.

— Господи, да ведь мы же вашу продукцию потребляем. Я, Ванечка, столовой заведую. Детские сырки у вас хорошие, просто прелесть, а вот творожок… извини, но иной раз никуда не годится!

— Не уследишь за всем!.. Да что ты… про творожок! Черт с ним! Замужем, Антонина?

Антонина потупилась:

— Замужем! Сын у меня школьник. Поздно я его родила… Врачи даже не советовали рожать… но так уж получилось. Митей назвала. А ты, Ваня, женат?

— Женат!

— И детки есть?

— Насчет деток наврала брянская цыганка. Девочек у меня нет, есть два хлопца — Митя и Леша… Надо нам повидаться, Антонина. На ходу всего не расскажешь.

— Надо, Ваня! Хоть и ни к чему это теперь, а надо!

Они обменялись служебными номерами телефонов. Капитан Орлов вышел на остановке из вагона, а Антонина проехала еще два перегона и тоже вышла.

Она шла по тротуару в своем мохеровом колпаке-одуванчике ядовито-алого цвета, в готовом пальтишке с серым стандартным каракулевым воротником, в высоких сапогах на молнии — и улыбалась. Кому? Всем! Удивленным прохожим, троллейбусам, автомашинам, домам и вывескам — всему этому огромному, загадочному городу, который вдруг выплеснул ей в сердце такую удивительную радость: он жив! И что из того, что она узнала об этом слишком поздно, главное — он жив, жив!