Низкорослый взглянул на высокого, и они оба, как по команде, расхохотались. Поняв этот смех по-своему, американец тоже хохотнул заискивающе и, приблизившись к низкорослому танкисту, взялся свободной рукой за молнию нагрудного кармана его комбинезона.

Низкорослый танкист смущенно и брезгливо отстранил его руку. Высокий танкист сказал:

— Он что — с ума спятил? Переведи вопрос.

Низкорослый перевел вопрос высокого с буквальной точностью.

— Вы психически больной?

Лицо американца сначала выразило крайнюю степень изумления, но потом он согласно закивал головой, хитренько подмигнул танкисту, спрятал в бумажник форинты и достал другую денежную бумажную пачку — потоньше. Это были доллары. Американец аппетитно похрустел ими. Он стоял в снегу на пустынном перевале с пачкой этих бумажек зеленого, лягушечьего цвета в руке, абсолютно уверенный в том, что теперь-то уж дельце наверняка будет сделано. Он был похож на фокусника, уже взмахнувшего своей волшебной палочкой: сейчас должно произойти привычное чудо — букет бумажных цветочков превратится в жареную курицу, и грянут аплодисменты зрителей.

Но чуда не произошло, и аплодисменты не грянули.

Низкорослый танкист нахмурился и отступил на шаг от американца, продолжавшего похрустывать своими долларами. А высокий, крепко ругнувшись, сказал:

— Куда я его послал, не переводи, не надо — не дипломатично, но скажи, что за эту буржуазную замашку вытянем его машину в последнюю очередь.

Низкорослый стал переводить, но тут на перевале неожиданно появилось четвертое действующее лицо этой маленькой скорее комедии, чем драмы.

Действующему лицу было лет восемь-девять, оно было хорошенькой девочкой, одетой в клетчатое красное с синим пальтецо. На голове у нее был пестрый платочек, завязанный кокетливым узлом под подбородком. В одной руке это бедное создание с красным озябшим носом, с испуганными глазенками держало нераскрытый детский зонтик, другой прижимало к своей груди куклу-голыша. Она была вся в снегу. Американец взял ее на руки, стал перчаткой сбивать снег с ее тоненьких ног в красных колготках.

Танкисты снова переглянулись.

Высокий сказал:

— Я тебе говорю, он чокнутый. Нормальный человек сразу бы сказал, что у него в машине дитё. Придется нам помучиться, но потащим его первого, поскольку он пострадавший с ребенком. Переводи!

Низкорослый перевел.

Американец просиял и что-то сказал девочке. Она послушно передала отцу свой зонтик, взяла у него пачку долларов и, обворожительно улыбаясь, подала ее низкорослому танкисту. Тот досадливо отмахнулся, пачка упала на снег и рассыпалась. Американец ахнул, поставил девочку на ноги и стал, кряхтя и что-то бормоча себе под нос, собирать в снегу свои ассигнации.

Высокий сказал:

— Некогда нам с ним возиться. Пусть поскорее катится в машину. Переводи!

— Время — деньги! Берите дочь и идите в машину! Вы мешаете нам вас спасать!

Американец пожал плечами, рывком поднял девочку, посадил ее себе на плечи и зашагал вниз, стараясь попадать в свои следы на снегу. Девочка — хорошо воспитанная маленькая дама — обернулась и помахала своим спасителям зонтиком.

Танкисты нырнули в танк. Люк закрылся, мотор заработал в полную силу.

Когда Антонине было девятнадцать лет, она служила вольнонаемной официанткой на фронте, в столовой штаба армии — пухленькая, белотелая блондинка, а глаза — как чернички. Очень расторопная, услужливая. С хорошенького личика не сходит улыбка.

Однажды немцы выбросили воздушный десант автоматчиков в расположение штаба. Генерал, командующий армией, дал приказ всем взять автоматы и винтовки и занять круговую оборону.

Антонина тоже лежала с автоматом в наспех отрытом окопчике на опушке редкого хвойного леса. Ядреный запах разогретой солнцем смолы, розоватая медь сосновых стволов, толстенные жилы их корней, вцепившихся намертво в сухую песчаную почву, — вся эта благодать стала вдруг чужой, враждебной. Умирая от страха, Антонина выпускала диск за диском в белый свет, как в копеечку, и кричала лежавшему поодаль офицеру связи при штабе армии капитану Орлову:

— Товарищ капитан, да где же они там прячутся, паразиты эти, их даже вовсе и не видно!

Она чуть приподнялась на локтях в своем окопчике — хотела увидеть «этих паразитов», — не увидела, но зато услышала, как над самой ее головой резко, коротко свистнули пули. Капитан Орлов заорал на нее бешено:

— Тонька, не высовывайся, убьют тебя, дуру!.. — И еще прибавил непечатное. Антонина хотела было обидеться на капитана, но не обиделась, а влюбилась: уж больно хорош он был в ту роковую минуту в пилотке набекрень, с желтыми тигровыми, зорко прищуренными глазами, с закушенной накрепко полной нижней губой.