Вера показалась из-за полога.

— Тетя Стеша, кто он такой? Что за человек? Наш или чужой?.. — спросила она.

— Кто? Обыкновенный, крестьянин. Да и крестьянином-то его назвать нельзя... Непутевый был. В крестьянстве у него ничего не получилось, да и на кирпичном чего-то не удержался. Работал одно время на чугунке, но и там чего-то не потрафил... Потом куда-то уехал. Вот только перед войной объявился и снова устроился на чугунку... Бабы болтали, что у него глаз тяжелый. Бывало, как поглядит своим черным глазом, так и жди какой-нибудь беды. Так его и прозвали «Хромой на черный глаз».

— А что он сейчас делает?

— Как что? Крестьянствует. Плохо, но крестьянствует.

— Да я не это хотела спросить, — понизила голос Вера. — Я хотела спросить... он партизан?

— А бог его ведает, кто он. Одно могу сказать, кажется, хороший человек. Случись что-нибудь у нашего брата — он тут как тут. Заболел? Он лекарствие достанет — травы знает... В деньгах нуждаешься? Есть у него — даст.

— Тогда почему же его так нехорошо обзывают?..

— А знаешь, как в народе? Потянул душок — пополз слушок. Ползет, воняет и как репей прилипает, — вздохнула Устинья.

— Тетя Стеша, а он знает, что ты связана с партизанами?

Устинья прикрыла своей шершавой ладонью рот Веры и прошептала:

— Тише!.. Откуда ты взяла?

— Догадываюсь...

— А если и догадываешься, то молчи!

— Ну, а он?

— Дура ты, Настя, вот что... Я тебя не расспрашиваю, значит, и тебе не след меня расспрашивать. Вот когда наши придут, тогда и будем расспросами заниматься...

— Не сердись, тетя Стеша, — по-дочериному обняла Вера Устинью. — Я только хотела знать, дядя Кирилл наш человек или...

— А кто его ведает, Настенька. Сразу трудно сказать. Сама знаешь, какое время. Одно мне кажется, что добрая душа... А иной раз эта его липучая доброта настораживает...

Вера поняла, что Кирилл Кириллович не партизан. «Тогда кто же он?» — задумалась она.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Внезапные нападения партизан на дорогах, таинственное исчезновение Семена и непрекращающаяся работа неуловимой радиостанции очень испугали гитлеровцев. Их обыски и облавы не прекращались. По ночам они трясли соседние деревни, а днем прочесывали леса. Поселок держали на чрезвычайном положении. С наступлением темноты улицы пустели, и всю ночь по ним прохаживались из конца в конец патрульные, беззастенчиво заглядывая в окна.

Девушек все это время мучила тревожная бессонница. Вот и сейчас Вера лежала с открытыми глазами и думала о Кирилле Кирилловиче: «Чего он так неосторожно себя ведет?» Вдруг невдалеке раздался выстрел. Вера вздрогнула, Аня испуганно приподняла голову. Ударила автоматная очередь. Девушки подбежали к крайнему окну и чуть-чуть приподняли скатерть, которой оно было занавешено. Уже занималась заря, а на улице не было ни души. Где-то вдалеке еще раз прострочил автомат, и снова все замерло.

— За кем-то гоняются, — сказала Вера.

— Эх, жизнь, жизнь, господи прости, — донесся с печи глубокий вздох Устиньи.

Аня подошла к ней.

— Спи, тетя Стеша. Мы печку сами затопим. — И, быстро одевшись, пошла за дровами.

— Осторожней, — бросила ей вдогонку Устинья.

Вера приподняла краешек занавески и принялась чистить полугнилую картошку, вчера купленную Устиньей на базаре.

— Как ты чистишь, так нечего варить будет. Поберечь надо, — ворчала Устинья. — Живодеры-то почувствовали, что нашим плохо, так ни за какие деньги не продают. Давай им натуру аль золото, кулачье проклятое.

По сеням протопали торопливые шаги, в избу влетела Аня с охапкой дров, она с грохотом бросила их у печки и, схватив Веру за руку, потащила в сени.

— Это ты, Настя, ты?.. — шипела Аня, потрясая измятым листком бумаги. — Это же безумие...

Вера выхватила из рук Ани бумагу, бросилась к приоткрытой наружной двери и там прочла:

«Товарищи, не падайте духом, держитесь! Наши неудачи временны. Красная Армия била и будет бить фашистов до полного уничтожения. Силы врага с каждым днем слабеют. Смерть гитлеровцам и их прихвостням!»

Чем-то родным повеяло от этих строк.

— Это, Маша, не я. Честное слово, — зашептала Вера. — Вот видишь, дорогая моя Машенька, ни облавы, ни аресты не пугают людей, и эти люди живут где-то здесь, близко, может быть, на нашей улице. Нате вам, герр комендант и господа гестаповцы! Нате, давитесь! Трепещите, проклятое отродье!

Аня с изумлением и восторгом смотрела на подругу.

На улице по-прежнему было тихо. Кое-где на домах белели такие же листки, а вдалеке мерно покачивались две каски шагавших под гору патрулей. В противоположном конце поселка мимо развалин сгоревшего дома ковылял, оглядываясь по сторонам, человек. Вот он остановился у телеграфного столба и, задрав голову, что-то разглядывал. Там, высоко на столбе, белел большой лист. Вера узнала человека, это был Кирилл Кириллович.