— Где полено? — вспомнила Вера.

— Полено? Где-то здесь бросила, — растерянно ответила Лида.

Найдя полено, Вера снова побежала к реке и швырнула его на самую середину. Увидев за спиной Лиду, приказала:

— Быстро пошли домой! Осмотреть одежду и вымыться.

Дома все было по-прежнему: так же мирно мигала коптилка, колыхался от шагов край полога. Но, о ужас! На лавке лежала фуражка Семена. Вера ахнула. Схватила фуражку и бросилась было к двери, но остановилась.

— Лида, возьми фуражку и забрось ее в огород Осипа.

Лида взяла фуражку, потянулась к Вере.

Девушки крепко обнялись.

— Вот, Лидуша, какое страшное дело нас породнило. Иди, милая, — дрогнувшим голосом проговорила Вера.

Девушки проводили Лиду до ворот. В поселке было темно и как будто мертво. Вера пошла в огород. За ней следом безмолвно шагала Аня. Она поняла намерение подруги. Вера подошла к гумну и скрылась в черном проеме ворот. Аня заняла свое обычное место в кустах смородины. Сегодня ее пугало все, и она сидела как на иголках, вздрагивая от малейшего шороха.

Наконец Вера вышла.

— Все передала? — спросила ее Аня.

— Все, — устало прошептала Вера. Девушки торопливо направились домой. Вера закрыла двери на все засовы, проверила, хорошо ли занавешены окна, потом вынула из-за трубы тетрадку, вырвала из нее несколько листов.

«Дорогие соотечественники! — писала она печатными буквами. — Не верьте фашистской брехне. Воронеж и Лиски наши. Наши подводники вчера потопили в Баренцевом море самый лучший немецкий линкор «Тирпиц». Да здравствует Советская Родина! Смерть немецким оккупантам!

Народные мстители. 9 июля 1942 года».

— Ты что? С ума сошла? Сейчас же спать ложись! — Аня выхватила листок из рук Веры и тут же сожгла его на загнетке, а Веру толкнула к кровати. — Не твое это дело.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Устинья вернулась, когда девушки уже завтракали. Опустив мешок с покупками на скамью около шкафчика, она спросила как бы между прочим:

— Вы уже снедаете?.. А что едите? — Лицо ее было веселым, а глаза так и искрились радостью. Подсев к столу и взяв из чугунка картофелину, Устинья зашептала: — Девчата мои дорогие, сегодня у фрицев страшный переполох. Народные мстители понаклеили везде листовки. В них говорится, что наши потопили какой-то большой фашистский корабль. Говорят, что куда-то пропал вновь испеченный староста... Меня, когда возвращалась, схватили, все из мешка вытряхнули. Один солдатишка, дрянной такой, плюгавенький, во время обыска вытащил у меня деньги и хотел было присвоить. Так обер-фельдфебель Кнезе как гаркнет. Он испугался и сунул мне деньги назад. А на базаре жуть, страсть: полицаи шуруют, бабы кричат, главный полицай свистит...

В избу вошла соседка Федориха. У порога перекрестилась, сказала: «Хлеб да соль» — и села на лавку.

— Устинья, девки, что на поселке творится!..

Все сделали вид, что ничего не знают. И соседка повторила все то, о чем только что говорила Устинья.

— Партизаны перехватили машины у Крутого Лога, — передохнув, продолжала она. — Перебили всю охрану и наших освободили...

— А Егора Егоровича? — спросила Устинья.

— Говорят, и его освободили, — ответила соседка. — Накось, дело-то какое — староста и коммунист. А мы-то ему какую только напасть не сулили. Ну, кто б мог подумать?.. — Федориха всплеснула руками. Высказав все, что знала, ушла. Вслед за ней пришла Лида.

— Осипа сейчас повели в комендатуру, — сообщила она. — Один, какой-то гражданский, нес фуражку Семена...

Вера мигнула, чтобы она не проболталась, и пригласила завтракать. Лида села за стол.

Вдруг дверь распахнулась, с порога соседский мальчик Гераська крикнул:

— Тетя Стеша, гестаповцы шуруют!

Все как сидели за столом, так и замерли. Потом Лида сорвалась с места и бросилась к двери. В дверях она столкнулась с хромоногим Кириллом, который дал мальчишке подзатыльник:

— Чего орешь, дурень?

Вера и Аня вышли во двор.

На улице было спокойно, только почти у каждого дома, прижавшись к углу, или из-за косяка двери, или в окна выглядывали испуганные люди. Вера оставила Аню за стеной у поленницы, а сама вернулась в избу.

— ...Гераська правду сказал, шуруют, — глуховатым голосом говорил Кирилл Устинье. — Если что есть, то прячь подальше, а то дай мне, я припрячу.

— Что мне прятать-то? Разве муку, что ль? — как бы не понимая, о чем говорит Кирилл, ответила Устинья. — Так пусть берут...

Вера прошла за полог и стала собираться на работу, прислушиваясь к разговору.

— Не о муке я говорю...

— А о чем же?

— Я говорю, что, может быть, что-нибудь непотребное, опасное.

— Что ты, Кирилл Кириллович. Да откуда у меня такое? Не приведи Христос. С чего ты взял?..

— Да так...

Вера слышала, как Кирилл прошелся по избе, потом, видимо, снова подошел к Устинье и тихо сказал:

— Рад, Устинья, что у тебя ничего нет... А то, правду сказать, я за тебя побаивался... А мне это не безразлично. Ну, я пошел, — сказал он полным голосом и вышел из избы.