Шрифт:
Мейер говорил, размахивая маленькими белыми руками, кивая, улыбаясь. Казалось, он играет роль и ждёт похвалы.
— Я приехал к вам, месье де Мопассан, решив, что объединение вашего таланта с моими издательскими возможностями может оказаться выгодным для нас обоих. — Пауза. Ещё более широкая улыбка. — Поверьте — надеюсь, вскоре смогу называть вас «мой дорогой собрат», — поверьте, я понимаю ваше положение, поскольку...
Он подался вперёд, коснулся руки Мопассана и заговорил более серьёзным тоном:
— Я еврей. Или, во всяком случае, был евреем. Из Палестины — в эту республику! Только представьте себе такое расстояние!
Ги невольно рассмеялся. Артур Мейер с лучезарной улыбкой откинулся назад, довольный тем, что произвёл благоприятное впечатление.
— Однако меня приняла в своё лоно католическая церковь, наша мать. Я новообращённый. Да, да. И знаете, что подвигло меня к этому?
То был один из тех риторических вопросов, на которые любой еврей ждёт ответа.
— Что? — спросил Ги.
— Постыдные религиозные гонения. Я пошёл в церковь святой Клотильды к аббату Гарде и сказал: «Аббат, раз церковь меня преследует, я перехожу на её сторону».
Когда он по-еврейски развёл руками, удержаться от смеха было трудно. Однако Ги ощущал, что за этим странным признанием кроется нечто гораздо более сложное, чем своекорыстие или стремление подладиться под окружающих.
— Откровенно говоря, — продолжал Мейер, — все мы люди, и надеюсь, могу сказать, что некоторые недостатки, присущие моему народу, были смыты святым обрядом крещения.
Сбивающая с толку откровенность, пользоваться которой по-настоящему умеют только евреи, была великолепна. Ги не выдержал искушения и спросил:
— Какие?
— Ну, прежде всего, — ответил Мейер, — карьеризм. — И снова лучезарно улыбнулся. Ги он нравился. — Месье де Мопассан, вы молоды и только становитесь на ноги. У журналистики есть свои достоинства. Хотели бы вы сотрудничать с «Голуа»? В качестве постоянного автора!
— Я... э...
— Видите ли, я верю в ваш талант. И предлагаю постоянное сотрудничество.
— Что от меня потребуется?
— Пишите всё, что угодно. Лёгкие, развлекательные рассказы; сотню строчек на злобу дня за подписью автора «Пышки». — Мейер потёр руки. — Вы читаете «Голуа», месье де Мопассан? Почитайте, почувствуйте её тон, поймите характерные особенности. Газета роялистская. Я верю в Дело. Это навлекает на меня множество оскорблений. Но я такой же, как месье Тьер [90] . Старый зонтик, на который дождь льёт вот уже сорок лет. — Он пожал плечами и широко улыбнулся. — Что значат лишние несколько капель?
90
Тьер Адольф (1797—1877) — французский государственный деятель, историк, член Французской Академии. В 1821 г. приехал из Экса, где был адвокатом, в Париж. Сотрудничал в либерально-буржуазных газетах. Содействовал вступлению на престол Луи-Филиппа Орлеанского. Был членом Государственного совета, заместителем министра финансов, министром внутренних дел; в 1836—1840 гг. возглавил правительство. В период Реставрации был одним из руководителей либерально-буржуазной оппозиции, после Июльской революции превратился в крайне реакционного буржуазного политика. Организовал в 1834 г. жестокое подавление республиканского восстания в Лионе и Париже. В 1848 г. поддержал кандидатуру Луи Наполеона Бонапарта на пост президента. В 1863 г. примкнул к умеренно-либеральной оппозиции. В июле 1870 г. выступал против войны с Пруссией. В феврале 1871 г. был назначен главой исполнительной власти. Правительство Тьера заключило мир с Пруссией. После провозглашения Парижской Коммуны бежал в Версаль. Подавил Парижскую Коммуну, стяжав себе славу кровавого палача.
— Хорошо, — сказал Ги. — Когда начинать?
— Вы согласны? Замечательно!
Они стали обсуждать начало сотрудничества Ги с «Голуа» и решили, что для начала он напишет серию из восьми — десяти рассказов о разных аспектах парижской жизни.
— Между ними должна быть связующая нить, — сказал Мейер. — Кстати, нашу газету читают и светские люди, и буржуа.
— Связать рассказы можно действующим лицом. Министерским чиновником, назовём его, к примеру, Патиссо. Такого я смогу изобразить достоверно.
— Отлично.
— Можно будет перемещать его с места на место, по Парижу, по пригородам. И всюду будет свой сюжет. Серию озаглавим «Воскресные прогулки парижского буржуа».
— Замечательно! Превосходно! Я дам объявление, что публикация начнётся с будущей недели.
Мейер подскочил и начал многословно, забавно рассказывать о возможностях, о розах и шипах журналистики, о жизни парижской биржи, где он работал до того, как уйти в газету, о католичестве, о своём пристрастии к похоронам и к театру. И в этой красноречивости, наигранности, неожиданных признаниях Ги открылись ещё некоторые черты Мейера — щедрость, не особая обременённость принципами, доброта. Мейер схватил руку Ги и крепко пожал её.
— Дорогой собрат, вы должны приехать ко мне. Жду вас в редакции на улице Друо два...
— Малыш! — Дверь открылась, появилась Арлетта с сигаретой во рту. На ней не было ничего, кроме шали. Увидев Мейера, замерла, потом с неторопливой улыбкой раздела его взглядом. — Тебя кто-то спрашивает внизу, — сказала она Ги, не сводя глаз с покрасневшего гостя.
— Спасибо, Арлетта, — сказал Ги и крепко взял её за локоть. Уходя, она сладострастно завертела бёдрами и, перед тем как скрыться за дверью, послала Мейеру воздушный поцелуй.