Шрифт:
— Конечно. Лежи, не двигайся.
— Возьми лодку. Его продаёт в Мезоне аптекарь по фамилии Анжье.
У дверей Сеар остановился, оглянулся на Ги, вцепившегося в рубчатую простыню обеими руками. Подошёл, сдёрнул её, закрыл шпингалет окна и поспешил наружу. Эта его поездка оказалась не последней. Потом он почти весь день плавал в Мезон-Лафит за новыми флаконами эфира. Как только у Ги кончался очередной флакон, головные боли возобновлялись. Возвратясь из четвёртого путешествия, Сеар увидел, что он лежит совершенно обессиленный и тяжело дышит.
— Ты ведь был у врача? Что это за болезнь?
— Не знаю, — ответил Ги. — Не знаю.
К середине следующего дня приступ прошёл, и Ги подбодрило полное похвал письмо от Артура Мейера. Он писал, что «Воскресные прогулки парижского буржуа» имеют успех. Серия «запущена хорошо». Во второй половине дня Ги отправился поездом в Этрета. Мать встретила его на дорожке усадьбы Ле Верги с распростёртыми объятиями.
— Ги — мой знаменитый сын!
Когда они расцеловались, мадам де Мопассан сказала:
— Жозефа, прочтя «Пышку», плакала три дня!
— Почему?
— Всё повторяла: «Так правдиво... так правдиво!»
Не разжимая объятий, оба рассмеялись.
Вышла Жозефа. Она совершенно не изменилась. В её лице с мужскими чертами боролись улыбка и плач. Когда Ги обнял её, слёзы одержали верх, но она быстро овладела собой.
— Месье Патиссо в «Воскресных прогулках» напоминает моего дядюшку Нисефора, — сказала она.
— Жозефа, неужели ты читаешь «Голуа»?
Ги с радостью собрался на пляж. Этрета был поистине очаровательным; он вошёл в моду, там появилось казино, вдоль берега днём гуляли отдыхающие. Когда он вышел на тропинку, его окликнул Люсьен. Они тепло поздоровались. Люсьен поведал местные новости. Капитан Куто был прикован к постели, но духом не падал. Альбер Тарбе в конце концов женился на Жозе, привлекательной широкоплечей девушке, и у них родилось четверо детей. К всеобщему удивлению и возмущению, Дидина, прачка с пляжа, недавно овдовев, стала «домработницей» у нового кюре в соседней деревне — в Этрета понимали, что это значит.
— Что это, говорят, ты теперь пишешь в Париже книги? — спросил Люсьен.
— Так... рассказы.
— И о продажных женщинах в том числе, а? — Люсьен подтолкнул его локтем и улыбнулся.
— Да, и о них.
— Будь осторожен, малыш. — Люсьен посерьёзнел. — Чёрт знает, во что могут втянуть тебя эти женщины. Я рассказал священнику, что был у одной такой в борделе, когда последний раз ездил в Гавр с Арманом Пайроном. Священник спрашивает: «И вступил с ней в греховную связь?» Я отвечаю: «Она была очень соблазнительной, месье аббат, я только после третьего раза угомонился». А он мне: «Раз так, Люсьен, три дня не пей вина, завтра обедай без мяса и, выходя, опусти пять су в ящик возле двери». Я ему говорю: «Но, месье аббат, я заплатил девице!»
Возвратясь, Ги застал у матери гостью. Мадам де Мопассан представила её.
— Это Эрмина Леконт дю Нуи [91] . Муж её — архитектор и, кажется, проводит всё время в Румынии, — откровенно сказала она с улыбкой. — Мадам дю Нуи купила виллу Ля Бикок, что позади казино. Мы с нею приятельницы; по-моему, она очаровательная женщина.
Ги поклонился и поцеловал руку гостье.
— Месье Патиссо великолепен, — сказала мадам дю Нуи.
Это была женщина лет тридцати, с блестящими золотистыми волосами, белокожая, голубоглазая. Высокая переносица придавала её лицу особое своеобразие; она оказалась хорошей собеседницей, умной и образованной. Сквозь её холодную сдержанность иногда прорывался циничный юмор, видимо, она сблизилась с мадам де Мопассан благодаря их общей нелюбви к условностям. Они немного поговорили втроём, затем Ги пошёл проводить гостью. Когда они стояли на крыльце её дома, уже темнело, и в казино зажглись газовые фонари. Ги поинтересовался:
91
Эрмина Леконт дю Нуи — жена Андре Леконта дю Нуи — архитектора, который в 1870—1880-е годы занимался реставрацией исторических памятников в Румынии.
— Почему вы решили жить здесь?
— В Этрета? Да потому, что мне нравится здесь. Считаете, что не стоит?
— Я думал, вы предпочли бы Париж.
— Это так. Но подчас предпочтения не приводят ни к чему хорошему. — Она засмеялась. — Доброй ночи.
На третье утро Ги чуть свет отправился проверить крабовые ловушки, и вдруг мадам дю Нуи вынырнула рядом с его лодкой.
— Здравствуйте. Влезайте сюда.
— С удовольствием. Я удивлена, что вы ещё здесь.
Ги помог ей влезть в лодку. Волосы её, перехваченные лентой, сверкали. Купальный костюм облепил тело, обрисовывая соски и неожиданно крутые при узкой талии бедра. Она вытаскивала вместе с ним ловушки, касаясь его рук своими. Потом поинтересовалась:
— Море — ваша стихия, так ведь? Вы делаете всё очень мастерски.
Он потянул верёвку, привязанную к большой ловушке.
— Так мастерски, что ловушка застряла.
Им было видно, что ловушка засела в расселине выступа скалы и верёвка обвилась вокруг него.