— «Прощанье с моряком»!

Ги с Пеншоном рассмеялись так, что фиакр закачался. Они решили покинуть Безон, спустились на яликах по большой излучине Сены к Сартрувилю и нашли жильё в доме у самого берега. Сартрувиль находился дальше от Парижа, ниже «Лягушатни» и вдали шумных воскресных толп. У каждого была спальня, между ними находился рабочий кабинет Ги, окна выходили на зелёные берега, на реку, вьющуюся между парком Мезон-Лафит, сен-жерменским лесом и холмами Кормей.

Ги хотел приехать в гребной майке и в полях от старой соломенной шляпы, сохранившихся со времён «Лепестка розы». Они с Пеншоном переоделись в поезде. Когда ехали со станции, Мопассан, стоя, громко декламировал, к возмущению прохожих, строки своей новой поэмы «Последняя шалость»:

Домовладелица мадам Леванер оживлённо приветствовала их.

— На обед мидии. Мидии. Ха!

Это была местная прачка, низкорослая, с огромными ступнями, иссохшим лицом, закрученным пучком волос и неуёмной энергией. Ги и Пеншон уже много лет водили знакомство с приречными жителями. Силой она превосходила двоих мужчин. Иногда она стирала бельё на плоту напротив дома по восемнадцать часов подряд. Ги приподнял её на вытянутых руках и поцеловал.

— Матушка, давайте устроим гонки на лодках. В Эрбле я приду раньше вас.

— Пусти! Пусти! — завопила она.

— С такими ручищами, ей-богу, она может тебя и обогнать, — сказал Пеншон.

Они собрали свои вещи и внесли наверх. Жильё у них было непритязательным, просторным, дешёвым, чистым и довольно удобным. Пеншон стал прибивать к стенам вымпелы. Ги, упёршись ладонями в стены оконного проёма, выглянул наружу.

— Вот это жизнь, старина! На свободе. Без начальства. Представляешь?

— Ты окончательно ушёл со службы? — спросил Пеншон.

— Я в отпуске. И намерен его продлить.

— Кстати, как оплачивается блестящая литературная работа — и оплачивается ли?

Ги засмеялся.

— Нам всем отчисляется процент с каждого проданного экземпляра. А книга разошлась большим тиражом. Я получил работу в «Голуа»; Мейер выдал мне аванс. «Нувель ревю» и «Ревю Блё» просят что-нибудь для публикации. А у меня, можно сказать, готовы двадцать хороших рассказов. Нужно только время, чтобы написать их. — Внезапно он вздрогнул и растёр руки от плеч до запястий. — Чертовски холодно здесь.

Пеншон удивлённо посмотрел на него.

— Холодно?

Ги принялся расхаживать по комнате.

— Сквозняком, наверное, потянуло. — И снова принялся растирать руки. — Давай спустим ялики на воду, согреемся.

— Ладно, — сказал Пеншон. — А это что?

Он вытащил из принесённых вещей газету. «С понедельника тридцать первого мая «Голуа» предлагает читателям новую серию еженедельных статей месье Ги де Мопассана, молодого, блестяще одарённого автора «Пышки», в котором Флобер видел своего преемника». Ну, что скажешь о такой характеристике?

— Выбрось ты её, — усмехнулся Ги. — Бедняга Флобер небось перевернулся в гробу. Пошли.

Мадам Леванер толкала перед собой к дому тележку с выстиранным бельём. Увидев двоих друзей, остановилась и упёрла руки в бока.

— Не ходите в тот бордель. Не ходите. Зря потратите время.

Они уставились на неё.

— Хорошо, матушка, — сказал Ги. — Мы, собственно, и не собирались. Но почему не ходить?

— На двери висит объявление. Сама видела. «Закрыто по случаю первого причастия».

— Не может быть!

Друзья изумлённо переглянулись и расхохотались. Лицо мадам Леванер расплылось в широкой улыбке, изо рта, где не хватало нескольких зубов, раздался похожий на кваканье смех.

В ближайшую после их переезда в Сартрувиль пятницу Сеар приехал в гости. На лестнице он почувствовал тошнотворный запах эфира — потом увидел на лестничной площадке Ги. Тот стоял на коленях, уронив голову на пол.

— Господи!

Сеар бросился к нему. Лицо Ги посерело; глаз он не открывал и, казалось, не замечал присутствия друга. Сеар поднял его, распахнул ногой дверь, втащил и уложил на кровать. Стол в комнате был опрокинут, на полу валялись разбитые чашки. Сеар расстегнул Ги воротничок и вытер полотенцем пот с лица.

— Опять головная боль?

— Да. — Ги открыл глаза. — Сеар, ради всего святого, раздобудь какое-нибудь лекарство.

— Что делает та старуха внизу? — Входя, он видел мадам Леванер. — Она не знает, что ты заболел?

Ги покачал головой.

— Я сказал ей, чтобы она меня не беспокоила. Боли начались внезапно.

Ги умолк. Сеар увидел, что его челюстные мышцы подёргиваются от боли. И огляделся.

— Где эфир?

— Не осталось. Сеар, раздобудь, ради Бога.