— Дорогой! — Ивонна подошла к нему с печальным лицом. На ней было кимоно, словно она готовилась заняться любовью. И когда обняла Ги за шею, оно распахнулось. Под ним не было ничего. — Ты мой, мой.

— Ивонна!

Он решительно высвободился из её рук, обнял за плечи и усадил на кровать.

— Мы уже бесконечно всё обговаривали. Начинать сначала бессмысленно. Давай расстанемся со всем возможным достоинством и без сожалений.

— А как же мне быть?

— Быть?

— Я рисковала ради тебя своей репутацией.

— Мне очень жаль, если ты пострадала, Ивонна. Я охотно заглажу свою вину, чем смогу, но думаю, продолжать наши отношения — это не лучший выход.

— Если б узнал мой муж! Моя семья, мои бедные дети. Я рисковала спокойствием, положением — всем.

Ги слышал это уже сотню раз.

— Ты взрослая, ты понимала, на что идёшь.

— Ги, как ты можешь? Сам знаешь, я была верна тебе.

— Вот-вот. Женщины всегда верны своим любовникам.

— Я была верна мужу до встречи с тобой.

— А иначе бы знала, что, как только страсть удовлетворена, любовь превращается в вежливую признательность.

— О!

— У некоторых людей любовь длится год, у некоторых месяц. Наша уже умерла, и, Боже мой, давай спокойно это признаем.

— Ги, но ведь это не так. Ты мне нужен. Кроме любви к тебе, у меня нет ничего. Ты знаешь это, знаешь.

— Нет, — возразил он. — У тебя есть семья, дети.

— О, какой позор! Иногда мне стыдно смотреть на них.

— Гоняйся за женщиной, — сказал он, — и она будет от тебя убегать. Убегай от неё, и она будет тебя преследовать.

— Ты ведёшь себя отвратительно.

— Поневоле.

— Неужели я слишком многого хочу от тебя — чуть-чуть любви? Вначале ведь ты тянулся ко мне.

— Случись тогда подобная сегодняшней сцена — разве было бы начало?

— Вот видишь? — сказала Ивонна. — Переменилась не я. О, на меня, должно быть, тогда нашло затмение. Но я готова принять на себя вину. — Она снова подошла к нему с распростёртыми объятиями и печальным лицом. — Ги, дорогой... Ты мне очень нужен. Я твоя крошечка. Пошли.

Ги отступил.

— Ивонна, давай прекратим.

— Дорогой... — Она всё приближалась к нему, по щекам её текли чёрные от туши на ресницах слёзы. Кимоно распахнулось. Вид у неё был нелепый. — Я тебя очень люблю, мой зайчик. Приголубь свою маленькую Вовонну.

Он в раздражении оттолкнул её.

— Господи, почему женщины не признают любви без собственничества, без деспотизма?

— Ги, скажи, что любишь меня.

— В данную минуту ты мне даже не нравишься.

— А что же будет с Вовонной?

Он взял шляпу.

— Прощай. Очень жаль, что всё так вышло.

— О нет, нет, нет.

Ги видел — она до последней секунды надеялась, что он сдастся.

Но он вышел, хлопнул дверью и быстро зашагал прочь. На миг ему показалось, что Ивонна его зовёт. Он остановил проезжающий фиакр, вскочил в него и сказал кучеру:

— К Опере.

Ги испытывал ярость и отвращение. Он не мог избавиться от чувства вины, хотя понимал, что ничего иного ему не оставалось. Почему разрыв с женщиной должен быть таким отвратительным? Внезапно он почувствовал, что больше сидеть в фиакре не может, велел кучеру остановиться, расплатился и вылез. Находился он неподалёку от авеню Опера и, чувствуя потребность в разрядке, быстро пошёл широким шагом. Чёрт! Сейчас бы в руки вёсла — и грести, грести, грести.

Взгляд его привлекла вывеска над окном железнодорожной компании: «Алжир. Страна солнца». Несколько секунд он смотрел на неё. Потом, поддавшись соблазну, вошёл и купил билет до Алжира. Кассир сказал, что он может успеть на пароход «Абд-эль-Кадер», если уедет завтра утренним поездом. Выйдя, Ги отправился в издательство к Авару. Авар стоял у стола, окружённого пачками «Заведения Телье».

— Смотрите! Пятое издание. Замечательно! — воскликнул он.

— Мне хотелось бы получить какие-то деньги, — сказал Ги.

— Конечно, конечно.

— Я еду в Алжир. Завтра утром.

Авар, неожиданно посерьёзнев, взглянул на него.

— Завтра? В Алжир? Мой дорогой Мопассан... вы шутите.

Ги выложил на стол билет.

— Но... но... вся Франция возносит вам похвалы. Все читают «Заведение Телье». Вам нельзя сейчас уезжать. И куда — в Алжир!

— А чем он плох?

— Пустыня, чума, там не может не быть чумы. Безводье. Притом ещё этот отшельник — как там его? Бу-Амама [93] . Он велит своим приверженцам убивать всех европейцев.