— Отлично. В такую обстановку мне и хочется.

— Но... — Авар пристально поглядел на него и понял, что спорить бесполезно. — Ладно. Сейчас расплачусь.

Полчаса спустя Ги свернул на улицу Дюлон. Осторожно глянул, не стоит ли возле дома номер восемьдесят три фиакр, это означало бы, что его поджидает Ивонна. Фиакра не было; Ги выругался, вновь ощутив раздражение от необходимости этой нелепой осторожности. Он понимал, что Ивонна вскоре появится; она не уймётся, пока хоть какая-то сохранившаяся между ними пристойность не будет втоптана в грязь. Ну нет, такой возможности он Ивонне не предоставит. Уедет на всё лето. И тут Ги замер словно вкопанный. По тротуару шла... да, это была Клем. Очаровательная, в чёрно-зелёном платье и зелёной шляпке. Она с улыбкой протянула ему руку.

— Я только что оставила у вас несколько писем. Приехала на день и решила не отправлять их почтой, а захватить с собой.

— Спасибо, мадам. — Ги увидел по её лицу — она отметила, что он назвал её не по имени. — Доставьте мне удовольствие, отобедайте со мной?

— Спасибо, не могу. — Клементина глянула на приколотые к платью часики. — Мой поезд до Этрета отходит в пять, а до того у меня ещё свидание — через двадцать минут.

— Я помогу вам найти фиакр на бульваре.

Они пошли по бульвару де Батиньоль. Свидание. При этой мысли раздражение Ги вспыхнуло снова. Он почувствовал извращённое желание сорвать его на Клем; и она сама облегчила ему эту задачу.

— Скажите, пожалуйста, вы недовольны моим появлением здесь?

— Нет, ничуть.

— Что-нибудь стряслось, да?

— Ничего. Я только что поругался с женщиной. Может ли что-нибудь доставить больший восторг?

Клементина искоса глянула на него.

— Она надоела мне. И знала это, но не хотела разрыва. Что может быть хуже?

— Н-не знаю.

Ги хотел причинить ей боль. И это извращённое желание не позволяло ему уняться.

— Если бы Французская академия хотела принести человечеству какую-то пользу, то назначила бы премию в пять тысяч франков за лучший трактат о том, как просто, прилично, пристойно, без шума, сцен или физического насилия порывать с обожающей нас женщиной, которая смертельно нам надоела.

— Вы говорили ей об этом? — спокойно спросила Клементина.

— Да — только попусту. Некоторых женщин не поймёшь, покуда не свяжешься с ними. Стоит только им улыбнуться — и пиши пропало. Они хотят знать, чем ты занимаешься, обвиняют тебя в том, что ты забываешь о них. Если завяжешь с ними хотя бы лёгкую дружбу, на тебя немедленно предъявляют права. Отношения превращаются в обязанность. Ты прикован. И начинается обременительная связь, сопровождаемая ревностью, подозрительностью, слежкой, потому что двое считают себя привязанными друг к другу только из-за того, что им было хорошо вместе одну неделю или два месяца.

— Это говорится в предостережение мне?

Ги с изумлением увидел, что она улыбается ему мягко, любезно.

— Клем...

— Смотрите, вон фиакр. Остановите его.

Ги окликнул кучера.

— Клем, знаете, я...

— Я опаздываю, — спокойно сказала она. Села в фиакр; Ги поцеловал ей руку и прикрыл дверцу. Услышал, как Клементина назвала кучеру адрес; — Улица дю Сирк, дом номер семь.

— Я завтра уезжаю в Алжир, — сказал Ги. — И возможно, пробуду там всё лето.

— Веселитесь. Пишите рассказы. До свиданья, — ответила она и, когда фиакр тронулся, приветливо помахала ему.

Ги пошёл домой. «Проклятье! — мысленно твердил он про себя. — Проклятье! Проклятье!»

В тот сентябрьский вечер Париж дышал после дождя свежестью. Ги во франтовато заломленном цилиндре шёл, помахивая тросточкой. Он был рад возвращению на Бульвар с его шумом, лязгом, толпами гуляющих под фонарями. В Алжире оказалось много интересного. Он пересёк Атласские горы и двадцать дней ездил по пустыне с двумя армейскими лейтенантами. «Заведение Телье» до сих пор хорошо распродавалось. На улице Дюлон он обнаружил письмо от Тургенева, только что вернувшегося из Петербурга. «Ваше имя в России вызывает всеобщий интерес. Там переведено всё, что можно, и я привёз большую статью о вас, опубликованную в журнале «Голос», весьма восторженную».

Ги позвякал золотыми наполеондорами [94] в кармане. Жизнь прекрасна! Он готов был кричать от ликования.

— Привет, Мопассан!

Ги оглянулся. За столиком на террасе кафе «Эльдер» сидели Поль Бурже и Эдмон де Гонкур.

— Привет.

Он подошёл и подсел к ним. Гонкур, как обычно, протянул ему для пожатия два пальца и похлопал по тыльной стороне ладони.

— Вы опять наделали ужасного шума своими шлюхами, молодой человек, — сказал он, касаясь белого шарфа, повязанного с тщательной небрежностью.

— Что? А, вы о «Заведении Телье»? — произнёс Ги.

На лице Гонкура появилось кислое выражение. Бурже, которого Ги после знакомства в «Репюблик де летр» несколько раз видел у принцессы Матильды, сказал:

— Герцогиня де Лине находит, что эти рассказы лучше «Пышки».

Ги обратил внимание, что лицо Гонкура стало ещё более кислым, но тут их внимание привлёк человек, который выскочил из кабриолета и направился к ним. Это был знакомый всем троим журналист Рене Мезруа [95] .