и, наконец, вымолвил.

— Не можу, братику. Никак не можу. Дило есть.

Николай бросился к сержанту Семенову — он как раз

наводил глянец на сапоги, потом к рядовому Топырину, к

Завадскому, Рулеву... Все его участливо выслушивали,

спрашивали адрес, и все ссылались на какие-нибудь

неотложные дела, на чрезвычайную занятость в городе именно

в сегодняшний вечер.

Раздосадованный, разочаровавшийся в лучших

друзьях, Николай заступил на пост, отстоял свою смену и лег

отдыхать. Ему не спалось. Тяжелые думы ворочались в его

голове, было обидно за себя, за Веру, за друзей. Может быть,

бывших друзей...

Ранним утром телефонный звонок вызвал его на КПП.

«Вера пришла» — с похолодевшим сердцем догадался

Николай. Он бежал к КПП, с тревогой думая о том, что его

сейчас ожидает.

Дежурный сержант выпустил его за ворота. За ними, у

забора, стояла Вера. Глаза ее смеялись.

— Что же ты натворил, отчаянная твоя головушка!

У Николая упало сердце.

— Мама так и сказала, чтобы я отругала тебя. Разве так

можно? Три раза за стульями к соседям бегали, за посудой.

— А что... что случилось?

— Да ничего не случилось, дурной ты мой. Просто

гостей вчера у нас было много. Все твои друзья приехали.

Шесть человек. А ребята какие хорошие! Один даже цветы

принес. И где только он достал их зимой?

Николай встрепенулся.

— Как где? Солдаты — они, знаешь, какие? Они все

могут! Они, если надо, за друга в огонь и в воду. Это же

солдаты, понимаешь?

— Понимаю, — тихо сказала Вера.

ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА

Ранним погожим утром бежал по лесу веселый и

быстрый Ручей. Бежал, бурлил, пенился, говорливой трелью

рассыпался на поворотах, подгонял сам себя:

— Скорей, скорей!

Скорей туда, на синий простор, на широкую равнину,

где спокойно и величаво несет свои могучие воды Большая

Река, где ветру приволье, где даль на полсвета раскинулась, а в

небе, как белые лебеди, плывут и плывут облака...

Дятел стучал на старой осине. Гремел птичий хор.

Набухали, набирались силенок березовые почки. А по стволу

совсем еще молодой березки, надломленной зимней вьюгой,

словно слезы, катились капли сока.

Робкий Подснежник выглянул из-под вороха сухих

прошлогодних листьев, огляделся вокруг: тепло ли, солнечно

ли? Не пора ли распускать лепестки?

На всякий случай спросил:

— Пора?

— Пора! Пора! — прокричал ему Старый Грач,

пролетая над лесом к деревне, где на ветлах уже хлопотали его

родственники.

Приподнялся Подснежник на тоненькой ножке,

выпрямился и расцвел.

А Ручей мчался все дальше и дальше, вперед и вперед.

Сильный и быстрый, он шумно плескался в узких берегах,

бурлил в водопадах, рассыпался на миллионы мелких брызг, а

в каждой из них сверкала семицветная радуга.

Скорей, скорей!

Выбежал Ручей на поляну. А посреди поляны, в

низинке, стояла юная красавица Ива в новом нарядном платье

с желтыми сережками по голубому полю. Ива была Плакучей.

Она плакала.

— О чем плачешь? — спросил Ручей на бегу.

— Как же мне не плакать? — вздохнула Ива. — У меня

такое горе, такое горе. Еще вчера надела новое платье, а до сих

пор не знаю, идет ли оно мне.

— Еще как идет! — радостно похвалил Ручей.

— Но я сама хочу убедиться в этом, — капризно

сказала Ива — А зеркала у меня нет. Помоги мне, Ручеек. Ты

такой умный, такой добрый. Пожалуйста, милый.

— Что ж. Это можно, — добродушно сказал Ручей.

Он остановился, разлился по всей поляне. Прошла

минута, другая — успокоились волны, притихли говорливые

струйки, улеглась рябь. Вода стала светлой и гладкой, как

зеркало.

— Глядись, — сказал Ручей Иве.

Наклонилась Ива к воде, увидела себя и ахнула от

восхищения — до того она сама себе показалась красивой и