Дом Советского посольства на рю Гренель — построенный в XVII веке аристократический особняк — находился в полном развале: лишь недавно отсюда выехал посол правительства Керенского В.Маклаков, вовсе не стремившийся к поддержанию чистоты и порядка. Подъезжая, Красин увидел: красный флаг победно развевается на флагштоке, серп и молот — советский герб — заменил двуглавого царского орла. И здесь, в центре Парижа, советского посла встречали толпы парижан, настроенных приветливо и дружественно.

Автомобиль въехал в ворота. Невысокая стена окружала трехэтажное здание с большими окнами, сооруженное «покоем», во дворе — подстриженные кусты, несколько деревьев, посыпанная мелким гравием дорога. Автомобиль остановился у широкого входа с застекленными дверями, под козырьком. На ступеньках полпреда ожидают работники его аппарата: генеральный консул Отто Христианович Ауссем; начальник пресс-бюро Александр Яковлевич Аросев — бывший преподаватель математики, ставший журналистом, и другие. Красин энергично пожимает руку каждого представляющегося ему, внимательно вглядываясь в лица тех, с кем придется работать. Все входят внутрь здания.

— С чего мы начнем, Леонид Борисович? — спросил Ауссем, привыкший к четкости и полной ясности в своей работе. Латыш, он говорил по-русски почти без акцента. — Вы, вероятно, устали? Нет? Хотите спать? Нет?

— Начнем с обеда, дорогой Ауссем, — Красин пригладил сильно поседевшую бородку клинышком и лукаво улыбнулся. — А потом будем ремонтировать здание. Ну и дипломатические разговоры — само собой.

Леонид Борисович и приехавшая с ним его жена Любовь Васильевна обходят особняк. Картина ужасающая! В каждой комнате, в каждом зале — горы старой мебели, кипы пожелтевших, порванных бумаг, мусор. Убрать все это не хватит и сотни рук. После общего обеда Красин появляется перед сотрудниками в полувоенном старом костюме, сапогах, приказывает переодеться для работы, чтобы «пробивать дорогу в тропическом лесу».

«Всем миром» принялись за уборку особняка. Первым делом — кабинет посла и лестница: посетители могли пожаловать уже завтра. Во дворе целый день пылал огромный костер. Ветер носил черный пепел от сгоревших, ставших никому не нужных бумаг. Резко пахло гарью...

В девять декабрьским утром в Париже еще темновато. Люстра светит тускло. Лениво горят сырые поленья в камине. Прохладно. Но Красин уже за столом. Просматривает телеграммы и письма, газеты и журналы, подписывает бумаги, трудится над документами, которые подлежат отправке в Москву, просматривает визитные карточки и официальные приглашения на банкеты, встречи, торжества, лежащие на лакированном столике возле камина.

В десять с докладами приходят сотрудники. Во время их сообщений Леонид Борисович любит прохаживаться по кабинету, подойти к балкону и, отодвинув штору, заглянуть во внутренний дворик. Красин уже измерил его — сто семьдесят один шаг по кругу — это напоминает былые тюремные прогулки... Затем Леонид Борисович принимает посетителей. Всех, не боясь и врагов, которые могли появиться в его кабинете отнюдь не для полемики...

На обедах и ужинах он встречался с политиками и финансистами, учеными, художниками, писателями. Красин прежде всего оставался пропагандистом советской политики, экономики и образа жизни. Современники отмечали — его французский язык не был безупречным, иногда чувствовались славянизмы, но беседы Леонида Борисовича, полные ума, юмора, эрудиции, подчас и иронии, привлекали любого собеседника. В необычайно короткое время Красин — тактичный, тонкий, живой и доступный — стал самым популярным человеком столицы Франции. В кабачках Монмартра шансонье под аплодисменты распевали песни о м’сье Красине, которого можно увидеть сразу в нескольких местах огромного города. В знаменитом магазине игрушек продавали кукольные фигурки, сделанные с любовью и изображающие «monsieur Krassine».

Красин бросал вызов врагам. Сотрудники полпредства опасались за его жизнь, боялись провокации. У ворот особняка на рю Гренель была задержана психически не совсем нормальная женщина с револьвером в сумочке, назвавшаяся миссис Диксон, — пришла убить «главного комиссара и большевика». За ней полиция задержала некоего Владимира Рейнгарда. Через некоторое время Леонид Борисович чудом избежал нового покушения. Но он не изменил образа жизни, он не боялся. И даже самые оголтелые белоэмигранты не рисковали открыто нападать на него.

Первый визит премьер-министру и министру иностранных дел Эррио. Начало беседы — очень доброжелательное — несколько насторожило Леонида Борисовича. Эдуард Эррио — с удовольствием вспоминал поездку в Советскую Россию в 1922 году, посещение Москвы и Петрограда, Киева и ярмарки в Нижнем Новгороде, говорил об удовольствии от встреч с государственными деятелями, учеными, рабочими, крестьянами и студентами, восстанавливающими промышленность и сельское хозяйство. Эррио словно оттягивал разговор, ради которого добился аудиенции советский полпред.

Красин терпеливо ждал. И, улучив момент, сказал, что советские эксперты успешно продолжают работу с целью определения долговых претензий Франции и весьма скоро советская и французская делегации смогли бы приступить к выяснению взаимных обязательств.

— Экономические отношения между нашими странами развивались бы значительно быстрее, если бы нам разрешили открыть торговое представительство. Оно займется операциями на тех же условиях, по которым мы торгуем со всеми другими странами,

Эррио заметил, что открытие торгового представительства необходимо обосновать в особой ноте. Красин потер высокий лоб: он решил пока не возвращаться к больной теме. Он поднял вопрос, в законности которого у политиков не было сомнений. Красин сказал, чуть улыбаясь — ироническую улыбку скрывали седоватые усы: