— Я же сказал, что удержу, — усмехнулся Найт.

Мы снова закружились вместе. Ощущения обострились, лишённое возможности видеть воображение рисовало в голове чарующие картины: мы в большом бальном зале с натёртыми до блеска паркетными полами, россыпью радужных бликов горят хрустальные люстры, музыка ночи завораживает трепетностью и нежностью. Чувственность выходит за навязанные воспитанием рамки. Впереди манит неизведанное, запретное, что сделает всю мою предыдущую жизнь неважной, дух парит над серой обыденностью, страхами и печалью, разум врывается в запредельный мир, о существовании которого я и не знала. Всё растворяется в блаженной тьме желаний и страстей.

Найт поскользнулся и упал, потянув меня за собой. Я опустилась на него сверху. Его руки легли на мою талию. Ночная тишь зазвенела хрустальным смехом, моим и Найта.

— Выходи за меня! — сквозь хмельное веселье донёсся его обволакивающий голос.

Я испуганно дёрнулась.

— Но ведь мы знаем друг друга всего несколько дней.

— А кажется, что целую вечность, — он приложил к губам прядку моих волос.

— Да, — сдавленно выдохнула я. Сопротивление отступало. Хотелось, нестерпимо хотелось сказать то самое важное второе «да».

Палец коснулся моей щеки, очертил контур губ.

— Я всегда искал такую, как ты — добрую, светлую, ласковую. С печальной, самой тёплой улыбкой, от которой растает даже камень. С глазами, ярче звёзд на ночном небе, когда празднуют Ламмас. Со станом тоньше камыша, что поёт на ветру у озёр.

— Захвалишь, — засмеялась я, целуя его руку, но Найт оставался всё так же серьёзен.

— Я боюсь, что если упущу тебя сейчас, то не найду больше. Тогда всё, чего я добился, не будет иметь значения. Потому что рядом не будет тебя, чтобы всё это разделить, — он отвернулся. — Скоро мне придётся вернуться домой. Ты поедешь со мной в Эльбани?

— Но мой брат...

— Мы сквитаемся с туатами до отъезда, обещаю!

Я сдалась. Запечатала его уста своими, до бесконечности твердя в голове беззвучное «Да!» Без Найта и моя жизнь больше не имеет смысла. Отныне мы неразлучны, одно целое. Это правильно, именно этого я искала, именного этого хотела больше всего на свете всегда. Близости. Второй половины. Родной души, которая, кажется, вернулась ко мне из прошлого воплощения, переплыла за мной Сумеречную реку. Ведь как иначе объяснить так стремительно пробудившуюся в нас любовь?

Мы сняли коньки и направились обратно к городу. Стало холодно, злой ветер толкал в спину. Я озябла. Обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Чихнула. Тяжко, дорога расплывалась перед глазами. Всё окунулось в серую вязкость апатии. Голова закружилась, ноги подвели и...

— Милая, что с тобой? — наполнился заботливый голос Найта. Я с трудом разлепила веки. — Почему ты не предупредила, что замёрзла?

Не знаю... До этого я чувствовала себя прекрасно. А сейчас... будто горло изнутри ножом располосовали, а на голову надели железный шлем, как для турниров.

— Я отнесу тебя к себе, — Найт подхватил меня на руки. — Там за тобой будут хорошо ухаживать — живо на ноги встанешь.

— Но... — выдавила я из последних сил.

— Не бойся, я не стану заставлять тебя ничего делать против твоей воли. Верь мне.

И я поверила, ведь так хотелось верить. Раскалённое добела марево захватило меня.

Они двигались медленно, старались слиться с тенью, которую поддерживала ворожба короля. На этой окраине города прошлой весной вспыхнула эпидемия холеры. Много длиннобородых покосило, оставшиеся в живых бросили дома и ушли искать лучшей доли, веруя, что по мёртвым улицам ещё долго будут скитаться духи болезней и смерти, похожие на закутанных в чёрные плащи горбунов с длинноклювыми масками на лицах. Но сейчас в заброшенных домах поселилось иное зло.

Асгрим не хотел, чтобы его величество участвовал в этом походе. Гораздо проще было быстро схватить девчонку и унести под защищённую чарами сень дворца. Но Ниам настоял, что с врагом нужно разобраться на месте, а не осквернять его присутствием покой древней твердыни.

Король двигался медленно. Здесь, на будущем поле брани, впервые стал заметен немалый возраст, что пригибал к земле тяжким грузом. К тому же ворожба отнимала много сил.

Погода тоже не жаловала. В полдень вдруг стемнело, как ночью. Мокрые хлопья снега застилали глаза. Ветер свистел и завывал на открытых местах, шатая заборы и даже стены домов. Неистовствовал. Словно встал на сторону врага.

Ниам замер. Подал знак остановиться.

— Вон один, — кивнул в сторону ветхого дома на противоположной стороне дороги. — И ещё двое, — на ползущее вдоль покосившегося плетня чернильное пятно. — И ещё, — мелькнуло совсем рядом.

Асгрим едва успел выставить алебарду. Сверкнул серебряный наконечник. Мохнатая тварь с огромными мышиными ушами и уродливым зубастым рылом метнулась в сторону. Их тридцать три. Если скопом нападут, то от маленького отряда туатов и мокрого места не останется. Надо было всем племенем идти, но Ниам настаивал на скрытности. Сказал, что силой дело не решить. Но это чистой воды самоубийство!