– Равняйсь! Смир-на! – кричит дежурный по батальону, это наш Чуев, и, чеканя шаг, движется к командиру батальона, нетерпеливо до этого стоявшему в сторонке. – Товарищ полковник, батальон для развода на занятия построен! Командир роты, капитан Чуев!

– Вольно!

– Вольно! – вторит Чуев.

Мы расслабляемся и ждем на уже легком морозе монолог с похожими на матерные слова звуками почти после каждого слова. Он напутствует нас на занятия, ведь скоро конец семестра и всем предстоят экзамены, а потом и долгожданный зимний отпуск. Высказав все, что он думает об учебе комбат командует:

– К месту учебы, повзводно, дистанция двадцать шагов, шаго-ммарш!

Сегодня оркестр не играет, а только два барабанщика из музроты задают ритм уходящим к учебному корпусу ротам штурманов боевого управления. Коробки военных студентов в серых шинелях с голубыми погонами на которых желтеют две полоски по краям, а в центре буква «К», маршируют мимо начальника факультета в полковничьих погонах.

– Рот-та! Смир-рна! Равнение на право!
– и мы, повернув головы куда сказано, прижимая руки к туловищам, вбивая всю свою военную силу в очищенный от снега асфальт, проходим мимо.

– Воль-на! – кричит впереди идущий Чуев. Он отскакивает в сторону и идет уже сбоку от строя, сопровождая нас до учебного корпуса.

Перед ступеньками храма науки нас распускают, строй разваливается, и курсанты моментально превращаются в студентов. Кто остается на ступеньках курить, кто идет в раздевалку. Недавно гулко пустое здание наполняется людьми в форме. Погоны, погоны, погоны, портфели, шум, гам острый запах гуталином начищенных и сверкающих сапог. Коридоры словно кровеносные сосуды наполняются током лейкоцитов, красных кровяных тел, только в нашем учебном заведении кровь голубая. Авиация – это вам не пехота! Это самые интеллигентные войска. И готовят в нашем училище элиту советских войск.

У нас первая пара научный коммунизм. Я люблю все предметы, связанные с историей, пустой болтовней и возможностью «полить воду», это, по уверению моих товарищей, у меня выходит очень даже неплохо. В кабинете мы располагаемся за столами и ждем преподавателя. Сегодня лекция, а значит можно вздремнуть. Ученый муж будет монотонно читать прописные истины, и угроза опроса полностью отсутствует.

Я располагаюсь на предпоследней парте, опередив Тупика и Фому. Последний подсаживается к Юрке, сидящему тоже на предпоследней парте, но в ряду у окна. Со мной сидит Стас. Я достаю Ремарка и пока не наступила пара продолжаю жить событиями маленького городка. Однако время пролетает быстро и не успел я закончить главу, как звенит звонок и в аудиторию входит молодой подполковник – преподаватель научного коммунизма. Я прячу книгу в парту и вместе со всеми встаю. Мы приветствуем его стоя и после «здравия желаю, товарищ подполковник» садимся и приступаем к конспектированию лекции. Самое скучное и занятие – это запись слов, произнесенных лектором. Есть учебник, в котором можно прочитать все то, что озвучивает преподаватель, но мы все равно должны писать за ним, пачкая тетради и совсем не вдаваясь в смысл им сказанного.

Через пятнадцать минут я охладеваю к теме и уже не пишу, а делаю вид, что пишу, водя рукой по чистому листу тетради. Так мне кажется преподаватель не обращает на меня внимание. Я скучающе осматриваюсь. Многие курсанты делают тоже самое, что и я. Стас спит и его рука выводит «диаграммы сна» - точки, кривые линии после первой буквы, которую можно еще кое-как разобрать, какие-то черточки и запятые, далеко спускающиеся в конец листа. Такие конспекты есть почти у всех курсантов. Хотя, пожалуй, кроме нашего отличника Феди. Он напряженно слушает лекцию и не позволяет себе спать.

Случайно мой взгляд встречается со взглядом Фомы. Он смотрит на меня не моргая. Мне отчего-то становиться не по себе. Что-то в его взгляде неприятное, неуютное и совсем неестественное. Но что, я понять не могу. Не выдержав его пристального взгляда, я отворачиваюсь, но через минуту вновь смотрю на Фому. О, Господи! Мне становится весело. Я, наконец, понимаю в чем дело! Фома смотрит на меня не своими глазами! Видимо перед лекцией, он вырезал глаза из какого-то журнала. Они приблизительно его размера и полностью покрывают верхнее веко. Наклеив их себе на закрытые веки, он спокойно спит, оперев голову на руку. Иногда голова соскакивает с руки и вот это-то движение меня и привело к догадке. Тупик тем временем не спит, он развлекается, видя, что его товарищ подвержен глубокому бессознанию, напарник старается вычислить в каком направлении будет совершен следующий бросок головы и подставляет в том месте авторучку. Однако в самый последний момент голова Фомы не долетает до острия ручки и все повторяется вновь. Это занятие, наконец, Тупику надоедает, и он переходит к другому развлечению. Видя, что Фома так крепко уснул, что из уголка его рта стала сочится слюна, Тупик нарывает листок из тетради на мелкие кусочки и аккуратно приклеивает их по руслу течения слюны. От этого зрелища нам всем рядом сидящим и внимательно наблюдающим за происходящим, становится совсем весело, так, что мы нечаянно привлекаем внимание преподавателя.

– Кто спит, смир-на! – неожиданно рявкает подполковник, сменив монотонный голос.

Трое курсантов, в том числе и Фома вскакивают со своих мест. Мы же, кто не спит, остаемся сидеть за своими партами и смеемся над сонными лицами своих товарищей.

– Не спать! – приказывает им подполковник. – Садитесь и продолжайте конспектировать, пожалуйста. Итак, исходя из основных положений работ К.Маркса, Ф.Энгельса, В.И.Ленина, мы не можем не признать, что подход к определению объекта познания и предмета исследования теории научного коммунизма как социально-политической концепции марксизма должен быть, прежде всего, классовым и деятельностным. При анализе необходим акцент на роль и значение субъективного фактора (в его единстве с объективными условиями) революционного переустройства общества на принципах социализма и коммунизма…

Далее преподаватель переходит на свой обычный спокойный, монотонный, «пономарский» голос, и мы возвращаемся к своим прежним занятиям и развлечениям. Лекцию никто больше не пишет, даже Федя сидит в задумчивости, грустно уставившись в окно. Стас снова чертит ручкой кривые сна, а я тихонько достаю из портфеля Ремарка, кладу его на колени и погружаюсь в более интересное занятие.

* * *

Я сижу в туалетной кабинке со спущенными штанами и тихонько курю. Рядом через стенку сидит Тупик. Он заступает вместе со мной дневальным по роте. Вообще-то должен был идти другой курсант, но в последний момент его поменяли на Тупика. Так приказал Чуев. Впрочем, Тупик не очень расстроен, зато он в воскресенье уйдет в увольнение с «ночевой». В туалете тихо, как и во всем помещении роты. Рота ушла на «сампо» – самостоятельную подготовку, это что-то вроде времени для выполнения домашнего задания и подготовки к занятиям следующего дня. У нашего взвода в учебном корпусе имеется свой кабинет, в котором мы до восемнадцати часов проводим время, кто праздно, кто на самом деле читает конспекты и учебники. Но, конечно, большинство из нас не занимаются, а либо спят, либо играют в преферанс, либо читают художественную литературу.