Те же, кто заступает в наряд, освобождаются от этого мероприятия. Им по уставу полагается отдых перед нарядом и непосредственное время для подготовки к нему: подшить подворотничок, повторить положения строевого устава, в общем в каждом конкретном случае подготовка к наряду имеет свои особенности. Но пару часов сна - дело святое. Здесь уж можно смело расправлять койку и ложиться! Никто не придерется, ни взводный, ни ротный, ни даже комбат. Единственный недостаток – малое время. В семнадцать часов тебя разбудят, и ты продолжишь готовиться к наряду. Заступление в наряд происходит в восемнадцать часов.

– Оставь покурить, - просит меня Олег.

– А ты что не взял?

– Я еще не купил. Сейчас пойду в чайную…

Я докуриваю до половины и просовываю руку с бычком в щель двери кабины. Дверца кабины рядом открывается и Тупик забирает мою сигарету.

– Спасибо…

– Травись на здоровье!

Надо признаться, курить в туалете строго запрещается. Офицеры часто заглядывают сюда и ловят курильщиков со всеми соответствующими последствиями. Но, во-первых, мы и так идем в наряд и наказание нам не грозит, а во-вторых все ушли на совещание к комбату и в ближайший час рота предоставлена сержантам и старшине, которые сами часто курят в туалете и не смеют стучать о подобных случаях командованию. Кроме того, мы открыли окно и дым быстро улетучивается в морозный воздух, правда есть и побочный эффект - поддувает холодным ветерком по нашим голым задницам.

– Кто идет дежурным по роте? – спрашиваю я соседа, над кабинкой которого поднимается облако сигаретного дыма.

– Кто-то из второго взвода…

– Хреново…

– Ага…

Мы недолюбливаем сержантов второго взвода, потому что считаем их уж очень исполнительными. Куда лучше наши или из третьего взвода. С ними все намного проще и к своим обязанностям они относятся с усталой обреченностью, совсем без рвения. Это от того, что во втором взводе все сержанты бывшие «кадеты» - мальчики окончившие Суворовские училища. А эти люди не видели детства и к нам, окончившим десять классов в обычной школе, они испытывают зависть отчего всегда пытаются подчеркнуть свое якобы превосходство.

– Кто у нас третий? – спрашиваю я Тупика, поскольку он всегда знает чуточку больше других.

– ШОшник…

– Блин! – мне совсем не нравился состав нашего наряда.

– Да ладно! Нормально! Зато Чуев не будет придираться, - умиротворенно отвечает Тупик. Он считает, впрочем, я тоже заметил, что командование хорошо относится к сержантам второго взвода и наряды с ними всегда проходят гладко.

Наконец, мой сосед докуривает почти до фильтра мою сигарету, встает, подтягивает штаны и как-то одновременно с этим метко бросает окурок в открытое окно. Процесс закончен. Я тоже встаю.

– Ладно, пойду в чайную.

– А я – спать, - говорю я и мы вместе идем в кубрик.

Здесь мы расходимся. Я направляюсь к своей койке, а Тупик идет за шинелью. В кубрике тихо и спокойно. Наши все в учебном корпусе. Ни Чуева, ни Гвозденко, ни Плавинского. Расправив свое ложе, я стягиваю сапоги и вешаю портянки на них сверху. Снимаю китель и галифе, потом сладко зевая, просовываю тело под одеяло. У меня есть почти два часа, чтобы полежать с закрытыми глазами. Как только голова касается подушки на меня наползает дремота. Вскоре приходит Тупик, я слышу его бормотание, но мне лень открыть глаза и отвечать ему. А он что-то говорит. Я слышу, что и он ложится. Потом он замолкает, и я опять погружаюсь в сладостное чувство умиротворения.

Через полтора часа нас будит дневальный. Пора вставать. До развода остается сорок минут. Я одеваюсь. Из тумбочки достаю чистый отрезок белой ткани. Отрываю нужного размера кусок и сложив его по размеру воротника своего кителя, неторопливо пришиваю. Тупик ушел курить в умывальник.

– Рота смир-на! – раздается крик дневального на тумбочке.

Я прислушиваюсь и понимаю, что пришел Чуев. Затем я слышу невнятный разговор. Чуев вошел в умывальник. Тупику – конец. По неразборчивым голосам я это понимаю. Через несколько минут в кубрике появляется командир роты и осматриваясь проходит по коридору дальше в свой кабинет. За ним плетется покрасневший Тупик. По его опущенному виду, я догадываюсь, что мое предположение верное. Его поймали.

– Взял на карандаш, - сообщает грустно мой товарищ. – В увольнение не отпустит!

– А что ж ты пошел курить?!

Он пожимает плечами. Потом берет сапожную щетку и баночку с гуталином.

– Ты идешь? – спрашивает он меня.

– Пошли! – я встаю, и мы идем на лестничный пролет чистить сапоги.

Без пяти минут восемнадцать мы стоим на промерзшем плацу в ожидании обязательного развода наряда. Процедура очень проста. Все наряды по училищу: по каждой роте, по столовой, по учебному корпусу, если у училища есть наряды в караул и патруль по городу, то и они, - все присутствуют на этом мероприятии. Мы построены по определенному, не нами придуманному порядку и ждем вместе с помощником по училищу восемнадцати часов. Ровно минута в минуту на краю плаца появляется вновь заступающий дежурный, в портупее и с кобурой поверх шинели, и в папахе, поскольку полковник. Два чахлых барабанщика из музыкальной роты бьют в свои музыкальные инструменты, один в маленький висящий у него на шее, другой в огромный, стоящий на асфальте, а новый помощник дежурного по училищу скачет навстречу своему начальнику на сутки и докладывает:

– Товарищ полковник! Наряд по училищу построен! Помощник дежурного по училищу подполковник Иванов!

– Вольно! – рявкает, но интеллигентно новый дежурный по училищу, наш преподаватель с кафедры боевого управления.

– Вольна! – дублирует команду его помощник.

Затем они оба направляются к строю дежурных, дневальных и прочих нарядов. Они проверяют готовность курсантов к несению службы. Осматривают внешний вид заступающих, иногда задают вопросы на знание уставов. Через несколько минут старшие офицеры доходят до нас.