Шрифт:
– Вы берете шелк?
– Конечно, беру, но...
– последовало длинное объяснение, после которого Аскарали назвал цену. Купец
начал задыхаться. Аскарали немного повысил цену.
– При всем моем уважении к вам, больше не могу.
Сделка состоялась, и купец ушел.
Махмуд-бек, сидевший в углу с книгой, рассмеялся:
– Где вы так научились торговать?
– Ума не приложу, - чистосердечно признался Аскарали.
– Я их просто ненавижу. Поэтому, вероятно,
получается удачно.
– А деньги жертвуете басмачам, - уже серьезно сказал Махмуд-бек.
– Не принимайте это близко к сердцу, - в тон ему ответил Аскарали.
– Так нужно, мой дорогой друг. Так
нужно. С волками жить... Привыкайте. Иначе нельзя. Дни Ислама сочтены. Это развалина. Его даже
судить нельзя.
– Он убил моего отца.
– Я знаю, Махмуд-бек. Все знаю. Ваш отец оберегал хлеб бедняков. Они не просто его убили. Они
набили ему рот зерном и бросили его в огонь. Но теперь Ислам гибнет. Он жалок. Есть пострашнее
враги.
– Есть...
– Махмуд-бек не мигая смотрел на желтоватый огонек лампы.
– Одного не пойму, как Рустам
мог пойти на подлость? Мы вместе росли, вместе голодали.
– Тогда вы не замечали скрытых черточек. Он, вероятно, всегда был завистлив.
47
– Не замечал.
– Значит, все это появилось позже. Да и воспитатели помогли...
– Да... Пока не пришел Карим-Темнота, мы много вздора наслушались...
– Затем юноше вбили в голову, что его отец - двоюродный брат Джумабая. А был его отец батраком и
умер на работе. Насмотревшись на роскошь в Баку, Рустам легко клюнул на приманки, подкинутые
мусаватистами. Клюнул он и на фальшивое завещание.
– Вы твердо верили, что оно - фальшивое?
– Не очень. Но сомневался. Завещание составлено слишком по-современному. К тому же я знал о
невероятной жадности Джумабая. С ваших слов... Помогли и мои наблюдения над Рустамом в Стамбуле.
– Зачем его прислали сюда?
– Турки хотели поставить его во главе эмигрантской молодежи, создать особую организацию.
– Ого!
– Махмуд-бек покачал головой.
– Прямо в вожди.
– Вождь не получился. Он прежде всего подумал о наследстве, увидел в вас своего соперника и
бросился к Эсандолу с доносом.
– Всего мог ждать...
– А нам и нужно, милый Махмуд-бек, всего ждать. Даже того, что Рустам снова поднимется.
– Вряд ли.
– Я тоже так думаю. Одиночество и нищета в чужой стране - гибель.
– Если ему не помогут мусаватисты, - напомнил Махмуд-бек.
– Мехти погиб.
– Аскарали уточнил: - Он еще жив, но погиб. Разочарование, опиум... Из этого дымка
никто еще не выбирался на божий свет. Но хватит о них. Я хочу вам напомнить о Фузаиле. Нас торопят. .
– Фузаил, Фузаил... - повторил Махмуд-бек. - Кстати, вы не замечали в караван-сарае нового
эмигранта? Коренастый, темный, видно, из горного кишлака?
– Да. Мельком. Но что нам до этого эмигранта?
– Он появился в дни, когда разбили отряд Фузаила на границе. Если он пришел вслед за бежавшими...
– Значит, парень будет искать знакомства с вами, с помощником муфтия. Через вас - с самим
Фузаилом.
Салим городил чепуху. Он не был подготовлен к разговору.
...Вновь заметив на себе пристальный взгляд, Махмуд-бек подошел к парню:
– Из каких мест будешь?
Темное лицо парня покраснело от неожиданного вопроса. Махмуд-бек предположительно назвал
горный кишлак. Тот самый, мимо которого промчался небольшой отряд Фузаила Максума.
– Да, господин, - удивленно и растерянно сознался Салим.
– Тогда будем знакомиться.
Салим сбивчиво рассказывал о кишлаке, о том, как его притесняли большевики.
– Комсомолец?
– спросил Махмуд-бек.
– Что?! Что вы говорите, господин?!
– воскликнул Салим.
Был знойный полдень. Люди попрятались по комнаткам, дремали под навесом возле сонных
животных. Кто-то возился в конце двора у казана, подкладывая под него кривые ветки саксаула. Запах
пережаренного лука полз по караван-сараю, не вызывая аппетита даже у голодных.
Очень жарко.
– Пойдем к нам.
Салим не двигался.
– Пойдем, - твердо повторил Махмуд-бек.
– Муфтия нет дома.