Салим нерешительно двинулся за Махмуд-беком.

В комнате было прохладней. Махмуд-бек взял чайник, подал гостю пиалу. Обычно в доме всегда был

холодный чай. Муфтий боялся пить сырую воду в этом городе. Солоноватую, грязную, ее разносили в

бурдюках. При виде водоносов муфтий брезгливо морщился и жаловался на свой больной желудок.

– Да пей же, Салим, пей. Имя-то у тебя какое! Салим - здоровый, невредимый. Зачем же ты прибежал

сюда?

Салим опустил голову и произнес:

– Я хочу служить у Фузаила Максума.

– Откуда ты его знаешь?

– Слышал, господин.

Махмуд-бек подошел к двери, приоткрыл ее. В комнату сразу ворвался горячий ветер.

– Какая жара. Так вот, Салим, я не хочу знать, кто ты. Но на один вопрос прошу ответить честно.

– Хорошо, господин.

– Эта девушка - твоя невеста?

– Какая девушка?

– Я просил ответить честно. Девушка, которую украл Фузаил.

– Сестра.

– Я узнаю о ее судьбе.

– Спасибо, господин.

48

– Но прошу: живи здесь и не пытайся пробраться к Фузаилу. Там ничего не достигнешь - тебя разорвут

в клочья... Договорились? Повторяю: мне не интересно знать, кто ты. Ты просто мне нравишься. Ты мой

земляк. Я тоже вырос в горном кишлаке.

Девочке было четырнадцать лет. Она училась в шестом классе. В кишлаке была открыта только

начальная школа, и девочка ежедневно ходила через перевал в районный центр, где была десятилетка.

Она возвращалась в последнее время не с подругами, а одна: мать положили в районную больницу, и

девочка задерживалась, чтобы навестить ее.

В горах уже давно было спокойно.

Лихорадочная дробь гулко отдавалась в ущелье. Девочка уступила дорогу всадникам. Один из них

задержался. Девочка взглянула на незнакомое багровое лицо и невольно прижалась к каменной стене.

Крепкие руки схватили школьницу. Очнулась она в чужом городе.

В просторном доме ползала злая старуха. Безо всякой причины она подходила к девочке, щипала ее

и хихикала:

– Сладость... Сладость...

Девочка не притронулась к еде.

– Ну и дура. Тебе нужно быть в теле. Хозяин скоро заявится.

Девочка не понимала ее слов, но сообщение о хозяине заставило вздрогнуть. Наверное, тот самый, с

багровым лицом.

Когда старуха хлопотала у очага, с трудом, тяжело кашляя, раздувала огонь, девочка нашла нож...

Старуха спохватилась поздно.

Разъяренный Фузаил Максум бил сводницу - свою давнюю знакомую - долго. Бил ногами, топтал.

В полночь басмачи увезли два трупа в пустыню.

Фузаил Максум не представлял, что советская школьница - его последняя жертва. А впереди -

возмездие. Не представлял потому, что лидеры туркестанской эмиграции всего лишь слегка пожурили

курбаши.

В караван-сарае к вечеру становилось многолюдно. Салим ждал, когда в воротах появится человек, от

которого он хотел услышать хотя бы одно слово. Махмуд-бек ограничился легким кивком.

Во дворе шумели. Из-за места у стены дервиши затеяли драку. Драка старых, обессиленных людей

выглядела жалко. Присутствующие, особенно паломники, отворачивались, старались не смотреть на

«святых» людей. Потрясая посохами, разошедшиеся дервиши призывали в свидетели аллаха.

Запахи дыма, навоза, конского пота и визгливые крики... Махмуд-бек не мог к этому привыкнуть. Да и

усталость, нервное напряжение давали о себе знать. Секретарь муфтия спешил в прохладную комнату,

где были потертые циновки и курпачи. Если Садретдин-хан не придумает работу, можно лечь, уснуть.

Однако у муфтия бессонница. То ли от старости, то ли от нахлынувших дел и забот. Муфтий чувствует

себя нужным человеком. Это значит, никому из окружающих не будет покоя.

В последнее время муфтия подмывало сообщить о чем-то важном. Однако он сдерживался, лишь

хитро поглядывал на Махмуд-бека. Пропуская бородку через пальцы, ограничивался намеками:

«Большие дела нас ждут, сын мой. Огромные дела».

Но нынче муфтий был расстроен.

– Сын мой, - вздохнул он, - чем только провинили мы аллаха?