– Добрая у тебя жинка, хлопец, - проговорил он.
– А ты, что глаза на мокром месте? Ничего с твоим не случилось! Мы его як красного сокола берегли.

В какие-то секунды притихший, словно перед тяжелой грозой лагерь, взорвался.

– Смотри, Мишка, не надорвись, аж две девки обнимать!
– скалил кто-то громко зубы.
– Охальник!

Раздавался смех...

– Да, сестренки это мои!
– откуда-то доносился возмущенный ответ.

– Сыми-то сумищу свою! Не бойся не укушу!
– повариха тянула за рукав длинного как верста парня.
– Что и мамку свову не признаешь?

Из палатки кто-то вытащил гармонь и с чувством начал выводить залихватскую мелодию.

– Эх, девки, бабы, молодежь, подходи, не зевай!
– заводил народ юморной гармонист.
– Расскажу я вам как делить мой каравай!

– Дурак, ты Федька!
– рассмеялась в ответ разбитная деваха с шальными глазами.
– Че у тебя там делить-то? Шишь с маслом!

Шум нарастал, подобно валу, обрастая все новыми и новыми звуками. Мягкие шлепки снимаемых сумок и рюкзаков, приятный слуха металлический перезвон патронов дополнялись звонкими поцелуями и заливистым смехом.

– А ты, что видела что ли?
– ни как не успокоится гармонист, хитро поглядывая на стоявшую напротив него бабенку.
– Можа там и ого-го!

– Да, тихо ты!
– вдруг кто-то шикнул на него из-за спины.
– Уйми свою музыку!

От неожиданности его руки дернулись и гармонь, издав жалобный полувздох, умолкла.

– А... Что?
– дернув головой, гармонист повернулся назад.

Все молча стояли. Десятки человек, которые мгновения назад шумно радовались встречи, с недоумением перешептывались. Федька решительным движением отложил инструмент и начал пробираться в центр лагеря. Лишь отодвинув в сторону очередную одетую в ватник спину, он увидел причину всеобщего оцепенения...

– Я смотрю у тебя совсем плохо с головой, старшина?
– Смирнов угрюмой глыбой нависал над невысоким собеседником.
– Ты отказываешься исполнять приказ высшего командования? Идешь против советской власти, гнида? Что молчишь, Илья Степанович?
– имя и отчество он произнес так, словно выплевывал каждую букву по очереди.

Перекошенное лицо разведчика не предвещало ничего хорошего.

– Вот, значит ты как заговорил, капитан, - буркнул в ответ тот, скидывая со спины котомку.
– Гнидой меня называешь... Может еще и под трибунал хочешь отдать?! Что буркала свои выпятил? ….Хрена ты получишь моих людей!

Капитан усмехнулся кончиками губ и медленно расстегнул нагрудный карман. Под пристальными взглядами окружающих, он вытащил небольшой клочок темной ткани и, поднеся его к глазам, начал громко читать:

– … Оказывать всестороннее содействие Смирнову Игорю Владимировичу ... Имеет право брать на себя командование военными частями... Подпись: И.В. Сталин,

Он высоко вскинул руку, демонстрируя небольшой клочок ткани.

– Все слышали?
– спросил он, пытаясь каждому заглянуть в в глаза.
– Я должен забрать с собой в Москву одного человеку — Ковальских Алесю... А, ты слышал, старшина, кем подписан мой мандат?

Голованко шумно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Мелькнувший перед ним документ был не простой «бумажкой», о чем он, пограничник, не раз слышал.

– Я ее не отдам, - еле слышно проговорил он, набычившись словно боксер перед ударом противника.
– Капитан, я ее все равно не отдам...

После этих слов передние ряды словно отхлынули от них. Пятачок пустого пространства вокруг двух людей становился все больше и больше.

Смирнову показалось, что он ослышался. «Что? Какой-то вшивый пограничник вякает против такого документа?
– в его голове просто не укладывался сам факт такого ответа старшины.
– Это же подпись товарища Сталина!». Его руки сами дернулись вперед и крепко вцепились в воротник партизана.

– Ты, что же старый пень совсем ошалел?
– крепкие руки словно мощный механизм с силой трясли старшину.
– Тебе сам товарищ Сталин приказывает какую-то девку доставить в столицу... Сам товарищ Сталин! Да, я тебя прямо здесь шлепну!
– тряхнув в очередной раз, он отпустил трещавший воротник.
– Ты меня слышишь, прямо вот этими руками шлепну! О! Падла!

Воздух словно выдернуло из его легких, а живот сразу же скрутило невыносимой болью. Разведчик даже не уловил сам момент удара, он лишь ощутил его последствия.