Вновь раздался выстрел. Метрах в сорока от него пятился назад солдат, сжимая в руках оружие, направленное в воду.

– Вилли! Вилли!
– он непрерывно кого-то звал.
– Не оставляй меня!
– было слышно, как он шарил в подсумках, ища патроны.
– Вилли, подонок! Не бросай меня!

Фон Либентштейн не отрываясь смотрел в его сторону. Понимая, что сам он скорее всего уже труп, майор еще надеялся увидеть то, за чем пришел сюда.

– Вилли!
– зарядивший карабин солдат уже просто стрелял в воду, по крайней мере именно так казалось майору.
– Проклятый водяной! Чего тебе от меня надо!
– он подходил к майору все ближе и ближе.
– Дева Мария, спаси меня от дьявольских напастей!
– срывающийся от дикого страха голос то начинал громко бормотать молитву, то выкрикивал ругательства.
– Получи, получи!
– вновь прозвучали выстрелы.

Закоченевшее тело его совершенно не слушалось, но майор понимал, что стоя у него больше шансов все увидеть. Ноги разгибались словно со скрипом.

– Где же ты, дьявольское отродье?
– бормотал солдат, время от времени тыкая в воду карабином, с приставленным штыком.
– Покажись! Старина Курт, конечно трус, но никак не малахольная скотина, которая не все готова накласть в штаны, - его уже было прекрасно видно; сползшая на бок каска, разорванная почти на две части шинель — все это отчетливо фиксировал майор.
– А, показался...

Стараясь не дышать, Фон Либенштейн повернул голову на право. Из-за мало что скрывавшего кустарника медленно поднимался человек. С него ручьями стекала вода, на голове висели какие-то ветки и кусочки коры. Кожа на лице и руках была иссиня белого цвета, словно отбеленная.

– Иди к папочке Курту, - еле различимо бормотал солдат, приставляя карабин к плечу.
– Водяной... или ты у нас не водяной? А, проклятое отродье?

Тот шел с немного вытянутыми вперед руками, непрерывно смотря прямо перед собой. Его глаз не было видно, все закрывали мокрые облепившие лицо волосы.

– Ты же у нас просто поганый унтерменш!
– Курта, похоже понесло куда-то вдаль; его страх выплеснулся непрестанной болтовней.
– Да-да, унтерменш! Я вас всех насквозь вижу. Вот где у меня вся ваша порода! Иди-иди, по ближе... Давно у старого Курта не было таких чистеньких мальчиков...

В какой-то момент их разделяло всего лишь с десяток метров. Противник сделал еще один шаг и немец выстрелил. Расстояние детское! Оружие проверенное! Выстрел! Человек дернулся в сторону. Еще выстрел! Разворот в другую сторону.

– Какой ты у нас чувствительный, - кричал немец, прицеливаясь в очередной раз.
– Просто милая сельская барышня! Ой-ля-ля!

Новый выстрел бросил его на колени. Мокрая гимнастерка ничего не скрывала. Из входных отверстий шла кровь, окрашивая бурую ткань в темно красный цвет.

– Вот так-то, - засмеялся Курт.
– Давно надо было встать на колени, русская собака... Вот там-то и твое место.

Дальнейшее пролетело так быстро, словно это было театральное действо, разыгранное искусными актерами. Мгновения назад стоявший на коленях русский, взвился в воздух. Несколько метров, что его отделяли от немца, он проглотил на раз.

– Что же т..., - не успевший даже испугаться солдат, вскрикнул и что-то забулькало.
– …!

88

Оборонительные позиции 222 стрелковой дивизии 33 армии. Штаб дивизии располагался на восточном берегу реки Нара примерно в полу километре от Красной Турейки.

– Ну и где я тебе возьму цельную роту, комбат?
– устало присев на край самодельной скамьи, спросил полковник Бобров — командир дивизии.
– И, что от батальона остался один огрызок?! Что? Я рожу что-ли людей?
– судя по его измученному лицу, если бы он мог, он действительно бы родил эту выпрашиваемую у него роту.
– Нету людей, комбат, нету! Понимаешь, нету! Уже... Всех нестроевых, штабных … всех загнали в окопы! Кого я тебе дам? Все! Амба!

Трубка с грохотом легла на место и лишь после этого комдив с шумом выдохнул воздух через сжатые зубы.

– Может чайку сообразить, Федор Александрович?
– участливо глядел на него пожилой ординарец.
– А? Я же мигом. Одна нога здесь, а другая там, - одной рукой он уже поглаживал закопченный бочок чайника.
– Со смородинкой... С чабрецом, - на мгновение его голос приобрел заговорщические нотки.

Полковник махнул на него рукой словно на надоедливое насекомое и наклонился над столом. Уже выходящий из землянки ординарец услышал, как тот что-то бормотал.

– … Уже четыре дня мы тут землю зубами грызем, - размышлял комдив, вглядываясь в причудливые изгибы реки, берег которой оседлали остатки его дивизии.
– За четыре дня они дважды пытались форсировать реку здесь и здесь... Все на Любавино прут, сволочи. Медом им тут намазано!

Огрызок синего карандаша аккуратно вычертил жирную стрелку, конец которой уперся в большой заштрихованный овал.

– А Ермаково?
– карандаш уперся в другой населенный пункт, расположенный от первого в нескольких километрах.
– Оба ведь хороши, - шептал он, пытаясь понять дальнейшие замыслы противника.
– Вот, черт! Дальше будут давить или в обход пойдут?! … Хрен их разберешь!
– вдруг карандаш в его пальцах с неприятным хрустом переломился.
– Вот еще... И где эта чертова разведка? Королев!